Джеймс не понял, когда все изменилось. Когда взаимные шутки стали по-настоящему злыми и обидными, когда их нежелание пересекаться стало почти манией. Заметив это, Джеймс испугался. Детские конфликты недолговечны и забываются быстро, но ссоры подростков, стремительно становящихся взрослыми, могут стать той стеной, которая разрушит семью. Он уже собрался поговорить с обоими, но…
Джеймс никогда так не краснел и не чувствовал себя подростком, которого поймали на чем-то нехорошим. Первую секунду он даже не понял, что чувствует, слишком много разных эмоций вихрем закружило внутри: от облегчения до страха и возмущения. Они целовались. Артур и Даймонд. Стоя прямо на лестнице. Так яростно, исступленно и жарко, что сомнений в том, что его не заметили, не было. Растерявшийся от напора собственных чувств Джеймс отступил, а потом и вовсе сбежал из дома на подумать. Засел в каком-то баре и, наедине с кружкой пива, принялся размышлять, раз за разом прокручивая в голове невольно подсмотренную сцену. Странно и странно-правильно. Словно сошлись две половины одного целого, и плевать, что они не похожи друг на друга. В конце концов, между ними тоже нет кровного родства. Но это будут тяжелые и болезненные отношения. Особенно когда они еще так молоды, играют гормоны, все так открыто и больно. Но запрещать нельзя. Таким эмоциям нужен выход, иначе все станет только хуже. Они должны это пережить. И либо закончить, либо вырастить что-то совершенно иное. Джеймс поставил на второе, хотя, положа руку на сердце, мечтал о первом. И беспокоился-беспокоился-беспокоился, поневоле приглядываясь к остальным: не мучают ли их сердечные раны, нет ли проблем? Как оказалось, проблем не было только у Тыгриску.
Как помнил из рассказов Нейта, Тыгриску родился вторым после Яранга. И именно ему досталась львиная доля отцовских генов каноанни. Именно у него был самый пушистый и красивый хвост, являющийся предметом черной зависти Даймонда. И именно его глаза завораживали окружающих своими янтарными переливами. Как и его мурлыкающий голос, в который хотелось завернуться, как в пуховый платок. Это он сворачивался на коленях Джеймса, пока был маленьким и подставлял ухо под нежную ласку. Это он откровенно ластился ко всем братьям и был единственным, кто выходил из потасовок с наименьшим количеством синяков и ссадин. Истинный кот до самых кончиков своих пушистых ушек, торчащих из гривы иссиня-черных волос. Его повадки и переменчивый характер помогали ему идти по жизни легко, и Даймонду еще повезло, что Тыгриску не интересовали лавры самого красивого, иначе он взял бы их с легкостью. Но Тыгриску, которому хоть и нравилось чужое внимание, интересовался исключительно химией. И в кого он такой уродился, Джеймс даже не мог себе представить. Нейт никогда не страдал тягой к наукам, его короткая связь, принесшая ему пятерых сыновей — насколько знал Джеймс — тоже. Однако Тыгриску души не чаял в формулах, знал периодическую систему наизусть в семь лет и мечтал стать великим ученым. С его упорством, любопытством и знаниями он мог добиться этого легко, но Джеймса волновало, что кроме химии и семьи Тыгриску не замечал ничего и никого. У него была куча поклонников обоего пола и обеих рас, но он вряд ли вообще понимал, чего хотят от него все эти странные существа, что крутятся рядом. Джеймс только посмеивался про себя, замечая все эти чужие удивленные, непонимающие или откровенно тоскливые взгляды, которые бросали на Тыгриску. И надеялся, что, когда придет время, его самый умный сын не упустит свой шанс и заметит ту или того, с кем свяжет свою жизнь. Впрочем, так же сильно Джеймс надеялся и на то, что Илеар когда-нибудь повзрослеет.
Нет, на самом деле Илеар был вполне себе взрослым. Учился, как и остальные — отлично, регулярно получал подзатыльники от Яранга за забывчивость и грязную посуду, встревал вместе с братьями в переделки и иногда ходил с Даймондом по магазинам, «потренировать силу воли». Он был взрослым, но Джеймс все равно считал его еще ребенком, чей интерес в жизни замкнулся на компьютере и компьютерных играх. На первый свой серьезный заработок в курьерской службе, в которую он устроился «от скуки», Илеар купил детали и комплектующие и сам собрал компьютер, позже докупив навороченную приставку и другие геймерские штучки. В его комнате всегда было темно, перемигивались какие-то светодиоды, мерно шумели кулеры, и светилась парочка экранов из пяти имеющихся. В четырнадцать он собрал свою первую систему видеонаблюдения, что на самом деле здорово облегчило жизнь Джеймсу и его попыткам поддерживать порядок. В пятнадцать он на целый год с головой ушел в какую-то игру и в итоге умудрился выиграть в каком-то чемпионате чуть ли не планетарного масштаба. Но Джеймс все равно считал его маленьким. Потому что во всех остальных сферах Илеар был почти беспомощным. Он знал, как включается микроволновка, но в стиральную машину мог положить цветную одежду вместе с белой, и перепутать соль с перцем, хотя из-за него Джеймс специально ставил их в принципиально разные места. Он мог заварить кофе холодной водой или обжечься горячей и даже не заметить этого. Такая рассеянность пугала Джеймса и слава всем богам, что у Илеара было, по крайней мере, еще шестеро братьев, готовых всегда прийти ему на помощь. Но так будет не всегда. Они не всегда будут жить в одном доме, да и он не вечен. А это значит, что Илеар останется без присмотра. И что ему нужен внимательный и заботливый партнер, который возьмет на себя заботы об этом большом котенке. Котенке, который, кстати, и в отношении одежды был таким же рассеянным. Хотя, надо отдать ему должное, эта рассеянность ему безумно шла. Эта копна густых светлых волос вокруг головы, дымчатая шерстка хвоста и ушек, светлая кожа и светло-голубые глаза мечтателя создавали ему образ какой-то совершенно неземной. И неправильно застегнутая рубашка его только усиливали. Но то в детстве…
Больше и одновременно меньше беспокойства вызывал только Шарант. Родившийся третьим, он словно вобрал в себя черты тех, кто родился до него и, пропустив через себя, передал тем, кто родился позже. Ничем другим Джеймс объяснить его характер, да и все остальное не мог. Иногда приземленный до примитива, иногда — словно парящий в облаках, то дерзкий и наглый, то тихий и незаметный, то ластящийся, то выпускающий клыки в ответ на любую попытку почесать за ушком. Не такой высокий, как Яранг, но такой же гибкий, как Даймонд, надевающий строгие костюмы на вечеринку, и идущий в кожаных штанах на зачет или экзамен — он весь состоял из противоречий. И Джеймс, в общем-то, ничуть не удивился, когда после подростковой ломки у Шаранта вдруг прорезался голос и талант. И он начал петь. Красиво, сильно, но страшно фальшивя. Так, что Джеймс, немного поразмыслив и урезав пару статей семейного бюджета, отправил его на уроки вокала. И Шарант с головой ушел в музыку. А уже через полгода упорных занятий вместе с учителем отправился на песенный конкурс в столицу и даже занял там второе место. Вернувшись домой, какое-то время задирал нос, но быстро был поставлен на место остальными, которые «звездой», конечно, гордились, но и шансов зазнаться давать не собирались. И Шарант, под бдительным присмотром Яранга, вместе со всеми занимался уборкой, мыл посуду и помогал по хозяйству. Разумеется, львиную долю его времени занимали занятия, но Джеймс, если честно, с большим бы удовольствием запер его дома. Мир сцены, шоу-бизнеса его пугал, а Шарант одной ногой был уже там. Предложения сыпались одно за другим, продюсеры, композиторы, авторы — всем было дело до юного каноанни, обладающего просто роскошным голосом и воистину безграничными возможностями этого самого голоса. И Джеймс внутренне рычал, мгновенно становясь ежиком, стоило только подумать о том, что Шаранта, его малыша Шаранта приберет к рукам какой-нибудь скользкий делец-продюсер. И ладно, если все закончится только работой на сцене, а если нет? Шарант красив, юн, просто мечта для любого извращенца, так что желающих затащить его в постель будет немало. И его, Джеймса, рядом не будет, чтобы помочь. И это приводило его в отчаяние. Но и запирать Шаранта — тоже не выход. Ему не десять лет, да и вокал — это то, что ему было по-настоящему нужно. Лишать его этого будет, как минимум, несправедливо, да и вообще предательством. Так что иного выхода, кроме как взять под контроль его карьеру, Джеймс не видел. И, как только позволили обстоятельства, сам назначил себя агентом и провел жесткий кастинг среди желающих получить Шаранта в свое пользование. И выбрал каноанни в солидном возрасте, имеющего четырех внуков, огромный опыт общения с подростками, отсутствие сексуального и наличие всех остальных интересов. По условиям договора они спорили до хрипоты почти шесть часов, но в итоге разошлись довольные друг другом. Кроме всего того, что давала работа в шоу-бизнесе, Шарант получал возможность закончить образование, в том числе и музыкальное, Джеймс — полный контроль и право вето на любое действие продюсера, а сам продюсер — голос Шаранта со всем к нему прилагающимся.
Но это было почти шесть лет назад. А сегодня у Джеймса был день рождения. День, когда вся семья собирается вместе. Кто бы где ни находился, кто бы чем ни был занят, в этот день большой дом снова наполнялся смехом, шутливой возней и разговорами обо всем и ни о чем. Утро Джеймс начинал с похода на могилу Нейта, потом был набег на магазин, а у самого дома — на кондитерскую. Все его сыновья были сладкоежками, и каждому из них на большом праздничном торте полагалось задуть по одной свече.
Джеймс воткнул в крем последнюю и отошел от стола, оглядывая дело рук своих. Семь свечей. Семь имен.
Наверное, теперь уже можно сказать, что он справился? Джеймс почему-то был уверен, что справился. И что Нейт сейчас улыбается, глядя на него. На них. Потому что за окном уже шуршит гравий. Потому что уже слышен веселый смех. И потому что так тепло на душе. Его «великолепная семерка» наконец-то дома.
Джеймс улыбнулся, поправил свечу и поспешил к двери.
========== 1. Тыгриску ==========
Комментарий к 1. Тыгриску
Понятия не имею, почему Муз решил начать с него.
Слэш, ксенофилия, NC-17, первый раз, чуть-чуть ангста, чуть-чуть романтики, флаффа,
капелька любви-ненависти
Он называл его Ириской. То ли в насмешку, то ли потому, что ему самому нравилось, как это звучит — Тыгриску так и не смог понять. Как и то, почему он, вместо того, чтобы быть в лаборатории, сидит на скамейке в парке на вечерней жаре, рядом с лохматым парнем, не способным запомнить его имя. «Лохматый парень» был младшим братом его лучшего друга и сотрудника по совместительству, и, наверное, только это удерживало Тыгриску на месте. Можно было, конечно, еще прикончить надоедливого шалопая, и удрать с места преступления, но народа слишком много, так что сдадут его сразу.
Тыгриску вздохнул, лениво смахнул хвост с бедер, чтобы было не так жарко, и повернулся к уплетающему за обе щеки мороженое Саю. Красивый. С этими светлыми своими лохмами, в расстегнутой на три пуговицы рубашке, выглядывающими ключицами и тонкой цепочкой на шее. Четкие черты лица, полноватые губы, большие глаза за частоколом коротких, но очень густых и острых на вид ресниц. Сейчас он был похож на ребенка, увлеченного лакомством, и Тыгриску нахмурился, напоминая себе, что этот «ребенок» всего на четыре года его моложе. И что у них вообще-то свидание. Ну, это Сай назвал эту нелепость свиданием. А вот Роджер, чтобы ему икалось, выразился по-другому. «Он сохнет по тебе третий год, Тыгриску. Ну сходите вы куда-нибудь, хоть в парк, пусть он убедится, что ты зануда каких поискать, и перестанет выносить мне мозг. Заодно воздухом подышишь».
Идея «подышать воздухом» Тыгриску понравилась, и он согласился. И вот уже третий час «дышал воздухом». Сначала счастливый Сай затащил его покататься на каком-то совершенно безумном аттракционе, затем они наведались в тир, а теперь оккупировали эту лавочку. Все это время Сай что-то рассказывал, смеялся и в общем был похож на головную боль. Тыгриску и мороженое-то ему купил, только бы побыть немного в тишине. Но вот Сай затих, а Тыгриску вдруг стало… скучно. Чего-то не хватало. Неужели так привык за три часа?
Тыгриску растерянным жестом дернул себя за кончик хвоста. Что-то во всем этом было не так. А он очень не любил ощущение непонимания происходящего. Он задумчиво почесал нос и вдруг понял, что тишина рядом стала… совсем тишиной. Тыгриску обернулся и невольно вздрогнул, встретившись с тяжелым взглядом темных глаз. И подумал вдруг, что сейчас Сай выглядит гораздо старше. Пожалуй, даже его самого.
— Сай? — стремясь избавиться от странного ощущения, позвал он, но тот только передернул плечами, не отпуская его взгляда.
— И года не прошло, — только усмехнулся уголком губ.
— О чем ты?
— Ты меня увидел. Наконец-то ты меня увидел, — Сай подобрал ноги и уткнулся подбородком в колени, глядя на него с тоской. — Ты достал меня, Ириска.
— Я Ти…
— Я в курсе. Но я буду звать тебя так, как хочу. Считай это своим наказанием за мои нервы и бессонные ночи.
Тыгриску нахмурился. Он знал Сая почти столько же, сколько самого Роджера, то есть почти четыре года. Мелкого шалопая Роджер просто привел однажды с собой на работу и, виновато улыбаясь, объяснил это тем, что его просто некуда девать. Это потом Тыгриску узнал, что в тот день Роджер и Сай выехали из съемной квартиры, а снять новую не успели, и что в шкафчике стоят две сумки с их вещами.
Тогда на Сая он не обратил никакого внимания. Да и после тоже особо этим не баловал, хотя в квартире друга был регулярно. Сай казался тенью Роджера, шумной, веселой, но всего лишь тенью. По крайней мере, так было первые года три. Потом что-то изменилось, Тыгриску сам факт наличия этих изменений отметил, но внимание на этом не заострил. Но он стал видеть Сая чаще, чем обычно. Иногда даже разговаривать на отвлеченные темы. И чувствовать его прикосновения. Но, как и все остальное, что не касалось его обожаемой химии, это проходило мимо его сознания. А теперь Сай сидит рядом. Совсем не такой, каким он его знал. Другой. Взрослый. Злой.
— Сай… — он не знал, что сказать. Да и что делать — тоже. И чувствовал себя растерянным. Какие-либо близкие отношения в его жизни отсутствовали напрочь, хотя личная жизнь периодически появлялась, когда он вспоминал, что есть мир вне стен лаборатории и что химией его жизнь не ограничивается. Разрядка для тела была приятной, ему даже кто-то нравился периодически, но сердце обычно молчало.
— Я понял, — хмыкнул тот и вдруг перетек на бедра, прижавшись и закидывая руки за шею. — Ты из числа тех, кого нужно бить по голове, чтобы они обратили на тебя свое внимание. Просто камень тебе нужен потяжелее. С меня весом.
Тыгриску вскинулся от его движения. Хвост заметался по земле, ушки на голове встали торчком, и Сай тут же потянулся их погладить. Тыгриску замер. К своим ушам он позволял прикасаться только отцу и братьям, даже Роджер однажды получил по рукам, но сейчас отстраняться почему-то не хотелось. Может потому, что на лице Сая был написан чистый восторг. А может потому, что его прикосновения были такими нежными, что Тыгриску не смог отказать себе в этом удовольствии. И только вздохнул, прикрыв глаза и подаваясь навстречу ласке вместо того, чтобы отстраниться. Странно, но тяжесть на бедрах была приятной тоже. От этого всего вид у него стал, видимо, какой-то совсем интересный, потому что Сай почти простонал в его шею, зарываясь пальцами в волосы и носом утыкаясь в ключицы.
— Сволочь ты… Убил бы.
Тыгриску улыбнулся. Причину этого желания он слишком хорошо чувствовал. Она упиралась ему в живот.
— Тогда отпусти меня.
— Хочешь, чтобы я тебя отпустил? — Сай несильно дернул его за волосы, отстраняясь и заглядывая в лицо. — Тогда переспи со мной. Не бойся, я не девственник. Одна ночь, и утром я исчезну.
Внутри почему-то полоснуло болью. Поддавшись эмоциям, Тыгриску выпустил когти, и Сай вскрикнул. Тыгриску тут же отдернул руки, закусывая губу.
— Извини.
Сай только шипел, глядя на пятнышки крови, выступившие на светлых летних брюках.
— Кому-то не помешало бы сходить на маникюр.
— Кому-то не помешало бы помнить, на чьи колени он садится.
— Это значит «да»? — Сай вскинул на него взгляд в упор.
— Ты три года ходил кругами вокруг только для того, чтобы затащить меня в постель?
В глазах Сая что-то промелькнуло, но что именно, Тыгриску прочитать не успел.
— Можешь считать так, мне все равно.
Тыгриску медленно выдохнул. Почему-то он был уверен, что совершит ошибку в любом случае, независимо от того, выполнит он желание Сая или нет. Понять бы еще почему так больно вдруг стало от этого предложения.
— Ириска, — Сай с силой провел подушечкой пальца по его губе. — Я все еще здесь.
Тыгриску автоматически облизнулся, кончиком языка шершавой лаской пройдясь по теплой коже, и замер, глядя ставшими огромными глазами в такие же распахнувшиеся глаза Сая. Хвост беспокойно заметался, подметая и без того чистое покрытие, чувство неловкости словно сковало тело, и Тыгриску выпалил первое что, попалось на язык. Только бы избавиться от этого странного ощущения.