Прямо сейчас Давид подозрительно переводил взгляд с места преступления на мальчишку и обратно. Он нашёл, что искал: взгляд его упал на траву. Верховный Апостол удивлённо поднял из-под своих ног окурок.
— Это что, сигареты? — Давид, казалось, готов был упасть в обморок. — Мы же это уже обсуждали!
Вильгельм с тоской уставился в голубое небо. Вот теперь ему точно настанет конец. Давид резко подскочил к племяннику, хватая его за шкирку с силой, удивительной для его худощавого телосложения. Бормоча под нос что-то невразумительное, он поволок юного Ангела в сторону Дворца.
— Ну почему это всегда происходит со мной? — уныло пробормотал Вильгельм.
Сегодня был просто очередной неудачный день его вечной жизни.
====== Глава 2. Один не очень удачный день. ======
Том зажал в зубах медиатор и устало потряс кистью. Ему показалось, что несчастная конечность вот-вот отсоединится от тела после такой нещадной эксплуатации.
Сегодня в студии кипел необычайно занятой день, который медленно перерастал в такой же не менее занятой вечер. Юный гитарист не мог припомнить, когда это он в последний раз видел это место таким. Шум вокруг не прекращался, продюсеры, музыканты, визажисты, обслуживающий персонал сновали без остановки; лампы дневного света жгли глаза и мигали ярким светом, а от жары у парня даже появлялось желание снять футболку. Конечно, делать этого Том не стал, но от духоты всё равно нетерпеливо поёрзал на своем стуле. Его взгляд тоскливо скользнул на большие часы, висящие в дальнем углу. Те показывали без четверти пять, а значит, через час его уже ждала смена в клубе. Также его ждала ещё одна встреча с потенциальным солистом, которых он пересмотрел уже бесчисленное, как ему казалось, множество. Сейчас этот самый солист безнадежно опаздывал.
Том терпеть не мог все эти дурацкие прослушивания, и решил для себя, что еще немного, и ждать он не останется, потому что он не видел в подобной трате времени ровно никакого толку — все встречи с потенциальной кандидатурой всегда заканчивались одним и тем же. Нет уж, с него достаточно, пусть Георг и Густав отдуваются сами!
Решение свалить прямо сейчас задерживала одна мысль: по заверениям Георга, сегодняшний претендент окажется круче остальных, якобы звезды сложатся иначе, и потенциальный кандидат вдруг окажется самим Фредди Меркьюри в новом воплощении. Вот Том и сидел, ждал, нервно отбивая дробь кроссовком правой ноги по ножке стула.
— А что, неплохая идея, Том! Раз мы не можем найти четвертого человека в нашу группу, почему бы нам просто не сделать тебя одновременно вторым барабанщиком! Будешь за двоих, а, может, и микрофончик тебе прикрутим, петь научишься, и вот оно – решение проблемы! — сползая от лени со стула, предложил басист Георг, сидящий неподалеку от приятеля. Он улыбнулся своему другу поверх журнальчика, который читал, чем заставил Тома вынырнуть из своих размышлений.
Том и Густав, настоящий барабанщик группы, переглянулись, после чего уныло посмотрели на Георга и снова принялись за своё: Том – барабанить по гитаре и рассматривать весенние пейзажи за окном, а Густав – рыться в телефоне. Поняв, что шутку его не оценили, Георг пожал плечами и тоже вернулся к своему занятию – изучению желтой прессы. Статьи там имели мало что общего с реальным миром музыки, но хотя бы помогали протянуть время.
— Если ты хочешь там найти раздел 18+, то там этого нет, — нарушил молчание Том, внимательно рассматривая скучающее лицо басиста.
Журнал тут же нашел свое истинное применение – он был свернут в трубочку, а Том получил им по затылку. Гитарист, которого уже не надо было сильно заводить, вскочил со своего стула.
— Ах ты гад! — Он подскочил к басисту. — Нарываешься?
Он схватил с дивана подушку и метко запустил её в приятеля. Тот, не ожидая такой атаки, не успел отреагировать должным образом. Предмет интерьера совсем не мягко угодил ему прямиком в лицо.
— Пацаны, реально? Прямо сейчас? — застонал Густав.
Он понял, что от скуки Том и Георг снова принялись за старое.
Пущенный Томом снаряд немедленно полетел назад, вернувшись к тому, кто его запустил. Вслед за подушкой полетела и барабанная палочка, пустая бутылка из-под колы, пачка нотных листов с гитарной табулатурой. Том прикрыл голову руками, дождавшись, когда прекратятся эти осадки в виде тяжелых предметов и немедленно ответил на обиду, метнув в Георга старой насадкой на микрофон. Через минуту комната уже напоминала поле жестокого побоища. В воздухе то и дело летали вещи разной степени тяжести: бумаги, кусочки разных предметов, детали музыкальных инструментов, шнур от усилителя, засохшее старое печенье…
Неудивительно, что когда открылась дверь, и в нее все-таки зашел тот самый ожидаемый солист в сопровождении продюсера, их появления никто не заметил. Том в этот момент прикрывался чехлом от гитары и давил Георга к стенке, попутно тыкая его под ребра пластиковой бутылкой. Густав же был занят своим телефоном и не особенно обращал внимание на то, что происходит вокруг. К разборкам этой парочки он уже давно привык.
— Получи, подлец! — с хохотом вскричал Том и напялил на Георга весь чехол. Параллельно он случайно выбил у ничего не подозревающего продюсера Петера чашку с недопитым эспрессо.
— Том, твою мать! Смотри, что делаешь! — заорал Петер, от неожиданности выронив кружку.
Та тут же разлетелась на дюжину блестящих белоснежных осколков. Капли черного кофе брызнули в стороны, оставив кляксы на всём, чего коснулись. На джинсах Тома. На его гитаре. На рубашке продюсера.
— Эта рубашка стоит столько, сколько все твои гитары вместе взятые! — Хоффман гневно указал на загрязнение.
В комнате немедленно повисла гробовая тишина. На вновь вошедших уставилось ровно пять глаз: Тома, раскрывшего рот в немом то ли крике, то ли смешке; Густава, как всегда улыбающегося уголками рта вниз; и Георга, один зрачок которого нервно вращался в просвете молнии от гитарного чехла.
— Познакомься, Андреас, возможно, это твоя новая группа! Моё глубочайшее соболезнование! — раздраженно представил Петер.
Он морщился, держа руку на ошпаренном кофе боку.
— П-п-приятно, — промямлил Андреас и нерешительно протянул каждому из ребят руку для пожатия. — Я – Энди.
— Ты опаздываешь, Энди, — Том указал ему на часы. Он пытался выглядеть серьезно, хотя при этом поджимал губы и старался подавить хохот. Момент, конечно, стоил тысячи слов. Петер не мог зайти в более неподходящее время.
Энди усмехнулся.
— Да вы и так тут без меня не скучали, я вижу. Я никак не мог припарковаться.
Георг высвободился наконец из злополучного чехла и теперь тоже подошел к ним и осмотрел новичка. Так, ничего особенного. Блондинчик, нервный на вид, худощавый. Среднего роста.
— Чтобы убрали тут всё после себя, — Петер хмуро глянул на ребят и, буркнув что-то про «туалет» и «застирать», исчез в дверном проёме.
— Проходи, Энди. Мы тут... эм-м-м… Сейчас … — Георг и Густав разгребли для солиста кусочек дивана.
Том даже смог откопать во всём этом хламе усилитель и микрофон.
— Давайте попробуем сыграть что-нибудь, а ты споешь! А то у нас уже немного времени осталось.
— Окей, — Энди согласно пожал худыми плечами.
К счастью, настройка оборудования не заняла много времени , и, когда все провода были подключены, а музыканты расселись на свои места, Том пару раз кивнул, отсчитывая такт, и заиграл акустическую версию всем хорошо известной песни — «I canʼt get no satisfaction» от the Rolling Stones.
Комната немедленно наполнилась приятными аккордами гитары, и легкой дробью барабанной установки. Энди на секунду прикрыл глаза, прислушиваясь к нему и затем запел, пронзительным-пронзительным, как у девчонки, голосом:
— I can ge-e-et no-o-o satisfa-a-actio-o-on! Cause I try, and I try, And I try, and I try. I canʼt get no, I canʼt get nо-о-о…
На этом моменте голос его пошел вниз, совершенно не попадая в ритм и ноты, которые задавали Том и Густав. Том резко рванул струны, и гитара издала противный визг. Энди, казалось, не заметил этого и самозабвенно пел еще пару секунд, вцепившись в края стула до побеления костяшек. В комнате воцарилась мертвая тишина. То, что ребята больше не подыгрывают ему, до солиста дошло не сразу. Он удивлённо открыл глаза.
Басист, гитарист и барабанщик таращились на новенького. Георг страшно округлил глаза, и на его губах стала расплываться дурацкая улыбка. Он, конечно, хотел ее спрятать, низко свесив голову и скрываясь в вороте майки, но плечи его всё равно подозрительно дернулись.
Густав снова улыбнулся, как он это умел — уголками рта вниз. А Том… Том откровенно заржал. Напряжение долгого рабочего дня, в частности и последних недель, в целом, ожидание, нервы и голос Андреаса вконец доконали его.
— Чу... Чува-а-ак… Неудивительно что у тебя ничего не получается с сатисфэкшн… Тебе как будто что-то прищемили! — сквозь смех пробормотал Том и окончательно согнулся пополам, сползая на пол.
Перед глазами плясали страшные зеленые точки, готовые поглотить всю его Вселенную. Такие же предсмертные всхлипы слышались где-то на заднем плане в исполнении Георга.
Андреас вскочил со стула, бледный как мертвец.
— Вы… Вы что, смеётесь надо мной?!
Том заскулил с пола, пытаясь в воздухе жестами показать какие-то знаки. Он хотел все объяснить, но…
— Ыыы… — лишь вырвалось у него.
Глаза солиста сузились и на секунду в них что-то блеснуло. Он растерянно стоял посреди комнаты, глядя на Тома, согнувшегося пополам, Георга, без признаков жизни, почти лежащего, на своём стуле. Он схватил свою куртку и сумку и быстрым шагом вышел в коридор, снова по случайности сбив по дороге ничего не подозревающего Петера, который только что отстирал себе пятно и налил новый кофе. Дверь шумно захлопнулась за его спиной. На тумбочке возле нее аж подпрыгнула ваза с засушенными цветами.
— Да твою же мать! — громогласно раздалось из коридора, вслед за чем донесся звон разбитого стекла.
Том взвыл и пал лицом в пол, как поверженный на поле боя воин. Густав снова достал свой телефон и увлёкся написанием смс-ки своей девушке. Он очень четко вспомнил теперь, почему Тома на прослушивания они никогда не брали. Рабочий день на сегодня был закончен.
All these things that I see
Follow my dreams my fantasy
Every day till eternity
Iʼm searching an angel that feels for me.
Every day I feel my world comes crashing down
Every time I see your tears falling down
Thatʼs when I try to hide again.
(The Beautified Project — But I Canʼt)
Спустя полчаса горе-гитарист устало плелся в ночной клуб, неся за плечами свой злополучный чехол, который теперь пах кофе и неуловимо напоминал о неприятностях в студии.
После происшествия, меняющий цвет, как хамелеон, то белый, как смерть, то красный, как помидор, Петер, молча подошел к мальчишке, рывком поднял его за ворот толстовки с пола, сбив с него все желание ржать. Он прорычал ему в лицо, что даёт ему еще одну попытку — ровно три дня, как Русалочке, чтобы найти себе голос группы. Том сначала думал, что Петер попросту оторвёт ему голову, чтобы сделать жизнь проще абсолютно для всех, но этого не случилось. Тот поступил более «гуманно», заявив, что просто-напросто позвонит во все студии Германии и тогда Тому, а также всей его чудной группе, можно смело завязывать с идеей о музыкальной карьере в пределах территории всего Евросоюза. Что-то подсказывало мальчишке: в таком состоянии продюсер шутить не собирался.
Том печально вздохнул, вспоминая это пренеприятнейшее происшествие. Если быть откровенным, в подобном не было ничего смешного, но сделать с собой он ничего не мог, и оттого продолжал нервно посмеиваться даже сейчас, когда его, Георга и Густава практически вытолкали из студии пинком под зад. Чего и говорить, Петер давно заслуживал медаль за отвагу и выдержку в своей нелегкой работе по укрощению тройки буйных молодых музыкантов, благодаря которым не имел ничего, кроме убытков и проблем на свою несчастную голову. Хоффман терпел всё лишь по одной причине: потому что был другом отца Тома, с которым связался чисто из чувства уважения к его памяти.
Наверняка он успел уже тысячу раз пожалеть об этом, даже несмотря на то, что некогда считал Тома, Георга и Густава настоящей находкой. Думал ли он точно так же и до сих пор? Тогда их трио еще было квартетом, и всем им не приходилось, сбиваясь с ног, искать замену брату Тома, а по совместительству прежнему вокалисту. Раньше все они думали, что закончат школу, Георг и Густав на год раньше, Том и Алекс годом позже, и обязательно подпишут со студией контракт. Еще полгода назад они буквально бредили этой идеей, строя планы на будущее, раздумывая о том, что они могли бы стать известными музыкантами, колесить по всей стране, стать популярными. Однако, на определенном этапе жизни их ожидания сильно разошлись с реальностью.
В один ужасный зимний день Алекс и родители Тома разбились в автокатастрофе неподалёку от Магдебурга. Они оставили на грешной земле лишь своего старшего сына, который по случайности не сел тогда в машину и с тех пор скитался по миру неприкаянным духом. Мальчишка не вполне понимал, почему всё это произошло именно с ним, и, что еще интереснее, для чего ему нужно просыпаться каждый божий день теперь, когда вся его жизнь, в общем-то, была кончена и не приносила с собой ничего, кроме разочарования.
При этом дурном воспоминании Том опустил нос в ворот толстовки. Что-то зашевелилось глубоко на самом дне души, там, куда он прятал только самые болезненные чувства. С тех пор ему пришлось найти две работы, продолжать учиться, а вместе с тем не забывать, что когда-то в далеком прошлом, у него еще была мечта. Такие дни, как сегодняшний, довольно болезненно напоминали ему об этом, потому что с каждым разом Том все менее представлял, что однажды они смогут образовать группу. Провальная затея вряд ли воплотится в жизнь, точно так же, как и терпение Петера вряд ли вернётся в чашу, откуда уже давно перелилось через край. Теперь Тому оставалось только брести по улице в неизвестном направлении и воспоминаниях о лучшем прошлом.
Сейчас он сам не знал, куда стремился, ведь особого выбора ему никто не предоставлял.
Задумчиво повернув голову сначала налево, затем направо, парень перешел дорогу, как и всегда остановившись у двери музыкального магазина. Он редко мог отказать себе в удовольствии постоять там и поглазеть на офигенные Гибсоны, заманчиво поджидающие его на витрине.
Подумав секунду, Том толкнул дверь, решив, что работа в клубе всё равно не уйдет от него.
— Здорово, Мик, — Том пожал руку продавцу за стойкой.
— А, Каулитц. Здорово. Как поживаешь?
— Отстой, спасибо, — фыркнул Том.
Мик хмыкнул.
— Тебя на парах вспоминали сегодня, когда явишься? Чтоб нам с пацанами знать, чего врать.
— В следующей жизни. Когда-нибудь, когда мир рухнет и обе моих работы с ним вместе, — оптимистично предположил Том, опуская глаза на всякие разные прибамбасы, выложенные на прилавке под стеклом.
— Скажите, что у меня бронхит или еще какая херня.
— Бронхит был в прошлый раз.
— Тогда скажи – свинка. Холера. Бубонная чума. Да что угодно.
— Ты сегодня не в духе?
— Да. День не задался.
Том знал, что друзья прикроют его. Они все были в курсе сложившейся ситуации и прекрасно понимали, что еще и на учебу у Тома просто не оставалось времени.
— Значит, зашел на Гибсоны слюной покапать? — уточнил Мик, добродушно хмыкнув.
— Ну, а как же, — Том с любовью уставился на красный Гибсон, который теперь разве что не снился ему ночами. — Когда ж ты, скотина, подешевеешь процентов на девяносто? Тогда я смог бы продать себя в рабство
Петеру и купить тебя.
Мик заржал.
— Не скоро, Том, ой не скоро. Это новая модель. Губа у тебя не дура.
— Конечно, не дура. Я же Каулитц! Но толку, хватает мне всё равно только на струны.
Порывшись в кармане, он кинул Ларри на прилавок десять евро.
— Тебе какие?
— Для акустики. Лопнули пару дней назад.
Продавец кивнул, осторожно заворачивая упаковку в пакет и отсчитывая Тому сдачу.
— Спасибо, чувак, — Том приложил два пальца к кепке. — Попрусь я, а то Кит терпеть не может, когда опаздываю.