========== – ==========
— Ты ебанулся, — выдохнув сигаретный дым, констатировала Настя.
— То-то я без тебя не знаю, — огрызнулся я, выискивая взглядом белобрысую макушку в толпе.
— Я же переживаю за тебя, мудак. Ну что тебе, свет клином на нем сошелся? Как будто кудрявых блондинчиков больше нету.
— Такого — нету, — отрезал я, отобрал у Насти сигарету, затянулся. — Хули ты вообще пристала, со своими бы отношениями разобралась.
— Так я и разобралась. А у тебя даже отношений с ним нет, только перепихнулись разок — и он тебя послал, — хмыкнула Настя. — И ты серьезно бегать за ним будешь, как собачонка?
— Он в клуб лыжи навострил, сама знаешь, обстановка там, как у нас на районе после полуночи, а он…
— Отмудохал тебя, как семеро отпиздили, когда ты ему свиданку сорвал. Думаешь, ему нужна защита?
— Съебись, — рыкнул я, злобно косясь на сестру. Блядские матушкины гены — святого из себя выведет.
— Ну и пожалуйста, только помяни мое слово…
— Настя, не доводи до греха!
Сестра ласково улыбнулась, показала мне средний палец и зашагала прочь, плавно покачивая бедрами.
А я, отбросив сигарету, направился в сторону клуба. Потому как и правда — ебанулся.
Клуб был тем ещё гадючником, туда к вечеру всякая шваль подтягивалась — отдыхать после тяжелого рабочего дня. Вышибалы без работы не стояли.
— Ты гляди, кто нарисовался! — гыкнул рослый охранник, мой сосед по лестничной клетке Леха. — Свою принцессу опять пасти пришел?
— Нахуй иди, — огрызнулся я.
Уже каждая собака знает, что я по этому белобрысому смазленышу сохну, как сено в поле.
— Кстати, может, и не зря пришел-то. Заднеприводного твоего Черный искал, злой, как черт.
— С каких лебедей? — насторожился я. Черный обычно мирный, но когда разозлится —башню ему уносит.
— Ну ты же в курсе, что голубь твой не такой уж и голубь и с девчонками иногда балуется?
— Бля, Леха, не тяни кота за яй…
— Не психуй. Короче, сеструху Черного он подцепил. Та думала — всё, дождалась принца, а эта сука языкатая поутру ей говорит, что после их ночи точно может сказать, что с мужиками лучше.
Я хмыкнул. Похоже на белобрысого. Не умей он драться — прибили бы к хуям.
— … вот и ищет теперь, — закончил незатейливый рассказ Леха.
— Если бы Черный захотел, нашел бы, — хмыкнул я. — Все же знают, что к куколке цепляться — дохлый номер. У него кроме кулаков ещё травмат есть. И не только.
— А ты хорошо осведомлен, — гадливо улыбнулся Леха, вызывая во мне непреодолимое желание дать ему в торец. Видно, это желание как-то отразилось на моем лице, потому что Лехина улыбка угасла и он посторонился, пропуская меня в клуб. Здоровый, сука, как медведь.
Белобрысый обнаружился около барной стойки, флиртующий с барменом.
— Сука ебливая, — вполголоса ругнулся я. Угораздило же, блять, влюбиться в куклу Барби.
— Привет, красавчик. Скучаешь? — ко мне сзади пришвартовалась томная брюнетка с роскошным бюстом. Ещё бы меня он волновал, бюст этот. Иногда самого себя спрашиваю: ну хули тебе, Макс, спокойная жизнь не всралась? Трахал бы девчонок, потом одна из них залетела бы, потом свадьба, все дела, родители вытирают слезы счастья белым кружевным платочком… Но я девчонками не интересовался с момента своего полового созревания. А после того, как повстречал белобрысого — не интересовался никем, кроме него.
— Нет, — отмахнулся от брюнетки я. Она, обиженно поджав губы, засеменила прочь. Эх, была бы ты пониже, постройнее, поблондинистей и покудрявей и чтоб с двадцатисантиметровым…
— Отстань от меня!
Я мгновенно вскинулся — у меня на всё, что связано с белобрысым, рефлекс, как у собаки Павлова — слюна выделяется. Он все так же сидел за барной стойкой, только теперь к нему лез какой-то обмудок.
— Он сказал, чтобы ты от него отстал, — тут же переместившись в зону конфликта, я прикрыл собой белобрысого.
— Заебал, — услышал я за спиной. — Я тебе что, блять, диснеевская принцесса? Сам за себя постоять не смогу?
— Можешь. Но этот… — я злобно зыркнул в сторону незадачливого ухажера.
— А может, это элемент нашей эротической игры? Может, я специально строю из себя невинность?
— Чё, правда? — просиял обмудок.
Белобрысый слегка сбледнул с лица, и я со спокойной душой отправил его ухажера в пешее эротическое путешествие, придав ускорения пинком.
— Как же ты мне надоел, — тяжело вздохнул белобрысый, которого, к слову, слащаво-педерастически звали Ромкой. Я его так называть не собирался.
— Я всего лишь хотел помочь, — буркнул я, искоса поглядывая на источник своей страсти. Красивый, зараза. Аж дух захватывает. Смотреть на него бесконечно хочется. И уебаться головой об стенку хочется, потому что подобные думы про «какой он красивый» и «я хочу любоваться им вечно» уж точно не должны задерживаться в голове парня вроде меня. Парни вроде меня вообще не должны интересоваться другими парнями. И обладать интеллектом выше среднего. А я, блять, счастливое исключение из всех правил. Спасибо Виталь Василичу за бесплатный пропуск в качалку и уроки боевых навыков, благодаря которым я смог отстоять свое право быть — ненавижу это слово — геем. Гораздо, знаете ли, легче смириться с соседом голубого окраса, чем не смириться и каждодневно за это огребать. Ну и вообще, у нас же вроде как двадцать первый век, поэтому своими наклонностями никого не удивишь. Даже пацанов на районе.
— Хотел как лучше, получилось как всегда, — хмыкнул белобрысый. — И чего ты ходишь-то за мной, а? Выбрал бы себе уже другой объект для обожания.
— Я тебя хочу.
— Хотеть не вредно, вредно не хотеть, — нараспев произнес белобрысый, глянув на дисплей телефона. — Я так думаю. Мыслю — значит, существую.
— Декарт, — ляпнул я.
— Ты читать, что ли, умеешь? — удивленно хмыкнул блондин.
— Удивительное рядом. Я ещё и одиннадцать классов закончил, и в институт не за деньги поступил.
— Правда? Пожалуй, ошибочное мнение у меня о тебе сложилось.
Я фыркнул. Представляю, что у него за мнение было…
— Я подумаю об этом завтра. А сейчас мне пора, — белобрысый снова глянул на дисплей и улыбнулся так широко, что мне до дрожи в пальцах захотелось вырвать у него из рук телефон и посмотреть, кто и что ему там пишет, или вцепиться ему в грудки мертвой хваткой и не отпускать, пока он не объяснит, какого хуя он так счастливо улыбается.
… Жил я один в трехкомнатной квартире, доставшейся в наследство от бабушки. Перед этим мне пришлось почти два года следом за ней ходить, ухаживать. Я и уколы научился делать, и памперсы менять, и терпеть мерзкий бабкин характер — чего только не сделаешь ради квартиры. Правда, за два года практически совместного проживания так к бабке привык, что когда она померла, два месяца места себе не находил. Как-то раз даже всплакнул украдкой. Я и вещи ее до сих пор не выбросил, потому что… да хуй знает почему. Может, потому что, что бы я ни говорил, бабку всегда больше всех любил из семьи, хоть никогда этого не показывал.
В коридоре меня, как всегда, встречала Кудабля — дитя Сатаны, прикидывающееся сиамской кошкой. Мерзкое создание мне притащила Наська, когда у ее бойфренда обнаружилась аллергия на шерсть, а у меня рука не поднялась выкинуть маленький мяукающий комок шерсти на улицу. Я же, блять, жалостливый.
Отпихнув вздумавшую ласкаться кошку ногой, я стянул ботинки и куртку, мельком глянул на себя в зеркало, привычно поморщился. С детства свою внешность терпеть не мог, потому что она казалась мне какой-то девчачьей: одни длинные, густые и завивающиеся у кончиков вверх ресницы чего стоили. Я даже как-то психанул и обрезал их под самый корень, а они, сука, отросли ещё гуще, чем были. Наська целый месяц исходила завистливой слюной, а я мечтал заполучить шрам через все лицо, чтобы выглядеть мужественней.
Вечера у меня проходили бесхитростно, с чашкой еды у телевизора. И этот вечер исключением не стал бы, если б не звонок в дверь. А за дверью белобрысая куколка.
— Пустишь? — спрашивает. — Мне переночевать негде.
Я сделал вид, что задумался, хотя у меня чуть морда от счастья не треснула от такой перспективы, и посторонился, пропуская парня в квартиру.
— Ты не думай, я отплачу, — он неожиданно прижался ко мне и по-блядски провел языком по моей шее. Незамысловатая ласка дрожью отозвалась в моем теле.
— Я…
— Что, — насмешливо, — скажешь сейчас, что ты не сможешь со мной так поступить?
— Нихуя подобного, — огрызнулся я, хотя именно так хотел поступить. — Я в душ пойду.
— Может, вместе? — лукавый прищур светлых глаз.
— Мы бы многое могли вместе, — вырвалось у меня. Надо же было такое спиздануть!
— Могли бы, — неожиданно серьезно вдруг сказал белобрысый. — А ты готов попробовать?
Я был готов к этому с того самого момента, как только его увидел. Но вслух этого, конечно, не сказал. Не из-за принципов, а потому что испугался, что у меня голос задрожит. Я ж, блять, не только жалостливый, но ещё и чувственный. Блядские матушкины гены…
========== – ==========
В универ приходилось тащиться на другой конец города. Учебное заведение было так себе, средней паршивости, но выбирать не приходилось, я и туда еле поступил: бюджетных мест было пятнадцать, я в рейтинге абитуриентов был шестнадцатым. Не успел я смириться с тем, что вскоре увижу довольную ухмылку военкома, как кто-то из пятнадцати поступивших то ли под машину попал, то ли ещё чего, тем самым освободив свое место для меня.
Я тогда думал – повезло. Ныне иногда мечтается, чтоб по пути в универ машина сбила меня. Ну не любил я учиться от слова совсем. Не мое это. Я переползал с курса на курс, но так до сих пор и не понял, что это за хуйня такая, «инженер по технике безопасности», и чем в итоге я смогу заниматься. Оно мне, собственно, и до пизды – кто ж в наше время по специальности работает?
Казалось бы, ну чего я мучаюсь, забрал бы документы – и вся недолга, но тут в дело вмешиваются принципы. Я же принципиальный до охуения. Сказал, что первый из семьи буду с высшим образованием – значит, буду. Даже если с таким контингентом однокурсников поседею раньше времени. Они, однокурсники, в общем-то ничего, за редким исключением. Редкое исключение представляли собой две лесбиянки, которые вызывали во мне жгучее желание забыть о том, что девушек я не бью. Относился я к ним так даже не из-за того, что они лесбиянки – это бы было странно, учитывая, кем являюсь я сам (хотя лично для меня лесбиянство всегда было за гранью, ну кошмар же – мало того, что сама дура, так ещё и баба твоя ебанутая). А потому что это были не просто лесбиянки – это были социально активные лесбиянки, которые не только каким-то своим гребаным чутьем просекли, что я из голубой армии, но и без конца приглашали меня на какие-то митинги, сходки и парады, заставляли меня подписывать какие-то петиции и безудержно гордиться тем, что я гей. Считать свою ориентацию достижением. По-моему, то, что я люблю член – достижение весьма сомнительное, но этим двум разве докажешь? Если бы не они, спокойно бы жил. А так по коридору иду, а за спиной шепот:
- Видал вон того, здорового?
- Ну.
- Он по мальчикам.
- Иди ты?!
Пиздец, в общем, полный и бесповоротный. Но сейчас я совсем не загонялся по этому поводу, потому что повод у меня был новый и куда более серьезный. И об этом я не мог перестать думать даже на парах.
Ромка. Я так и не научился произносить его имя без внутреннего содрогания, настолько оно ему не шло. Всё равно что кобру солнышком назвать. И что за херня у нас с этой коброй происходит – непонятно. Я-то, влюбленный мудак, надеялся на серьезные отношения, настолько, насколько они могут быть серьезными отношения двух педиков, а получил, что получил. Рома мог целый месяц жить у меня и изображать пай-мальчика и тут же мог пропасть недели на две, не появляясь не только в моей квартире, но и в поле моего зрения вообще. И на все мои «а где ты был?» мне спокойно объясняют, что никто и ничего мне не обещал, в верности до гроба не клялся и если меня не устраивает то, что есть, придется расстаться, потому что другого не будет.
Я расставаться не хотел. Но и то, что было, едва ли меня устраивало. У меня порой складывалось ощущение, что он не ко мне возвращается, а к Кудабле. Последняя полюбила его всеми фибрами своей кошачьей души, я сильно подозревал, что из-за того, что почувствовала в белобрысом родню. Хотя то, что Ромка всё-таки каждый раз возвращался, обнадеживало. Но не отменяло того, что во время его отсутствия я места себе не находил. Самое отвратительное, что я больше переживал не из-за того, что с ним что-то нехорошее может случиться, а из-за того, что он может трахаться с кем-то на стороне. Я по-ублюдочному эгоистично ревновал, знал, что это совершенно по-мудацки в отношении того, кто тебе ничего не обещал, но склизкие щупальца этого мерзкого чувства не давали мне спокойно спать по ночам. Только глаза закрою, как перед внутренним взором возникает мой блондинчик. Целующийся с кем-то. Сосущий кому-то. Трахающийся с кем-то… Я не видел Ромку уже три недели. Он ещё никогда не исчезал так надолго. Так надолго, что его исчезновение заметил не только я, но и пацаны с района. Все как один спрашивали о нем у меня. Меня это раздражало. Меня это бесило до невозможности, потому что я в душе не еб, куда эта блондинистая пакость делась. Я – стыдно сказать – прописал Лехе в табло за то, что он предположил, что Ромка завис у какой-нибудь дамочки или не дамочки. Леха, конечно, не обиделся, ещё б ему обидеться, но мне было паршиво. Потому что из-за блондинистой феечки у меня срывало все предохранители. Так и до шизы недалеко.
Вечером я сам себе обещаю, что всё, не буду больше вести себя, как влюбленная восьмилетняя девочка, хватит с меня.
И не могу сдержать счастливого возгласа, читая полученную ночью смс-ку: «Завтра вечером я у тебя».
========== – ==========
Мы лежим, отдыхая от сокрушительного оргазма. С Ромой оргазмы у меня бывают только такие. Наверное, это какой-то психологический эффект, потому что так хорошо мне не было ни с кем, а секс, по сути, – один и тот же набор движений. Значит, и результат должен быть одинаковый. А тут вон как.
Роме тоже со мной хорошо. Огромный плюс секса с парнями – они не умеют симулировать оргазм. А ещё их мало заботит, как в процессе выглядят их ляжки или красиво ли они смотрятся на животе с откляченной задницей – они отдаются процессу полностью. Вот и белобрысый отдается процессу самозабвенно и всегда громко стонет и кричит так, что я опасаюсь, что соседи когда-нибудь вызовут полицию, подумав, что я кого-то убиваю.
Мне нравится смотреть на него, когда он кончает. Нравится его запрокинутая голова, открытая шея, которую можно целовать. Мне нравится, как он, не сдержавшись, оставляет следы ногтей на моей спине. Мне нравится даже ощущение, что, несмотря на то, что мой член фактически находился в его заднице, главным был он.
Мне нравится, что он не спешит в душ, а позволяет себе понежиться в постели, переживая послеоргазменную истому. Я перебираю его чуть влажные кудри и отчаянно хочу сказать, что пиздецки скучал, но вместо этого ляпаю привычное:
- А где ты был?
Он заметно напрягается, встряхивает головой и даже немного отодвигается. Отвечает не сразу:
- Я же говорил. Это не твое дело. Я тебе ничего не…
- Обещал, я помню, - заканчиваю фразу. – Просто… - я несколько мгновений думаю, сказать ли вслух, то, что чувствую, и решаюсь: - Боюсь за тебя.
- За меня? – Рома приподнимается на локтях, заглядывает мне в глаза и кажется удивленным до охуения. Как будто никто никогда за него не боялся.
- Да, - киваю, а он вдруг перекидывает через меня ногу и садится сверху. Ерзает задницей, устраиваясь поудобнее, отчего мой член встает по стойке смирно, будто это не я только что трахался.
- Боишься, что со мной может что-нибудь случиться? – он наклоняется, внимательно вглядываясь в мое лицо. – Или того, что именно я могу оказаться той самой тварью, которая толкает малолеткам спайсы?