- Скорее второе, - честно отвечаю я. – Хотя есть то, чего я боюсь больше.
- Чего?
- Того, что если ты окажешься этой тварью, я костьми лягу, но не дам никому причинить тебе вред. Не дам никому обвинять тебя.
- Блять, - потрясенно выдыхает Рома, явно не ожидавший такого ответа. Потом проводит нежно ладонью по моей щеке и шепчет: - Откуда же ты взялся такой, мальчик-душа нараспашку? Как же дожил до репродуктивного периода?
- Случайно, - хмыкаю.
А он целует. Страстно и горячо. Жадно. Жарко и влажно. Почти больно, но мне почему-то от этого так хорошо, что хочется кричать.
========== – ==========
В этот раз, перед тем как исчезнуть, Рома меня предупредил. Будто бы нехотя, через силу, но сказал, что некоторое время будет отсутствовать. Прогресс.
Это, конечно, ещё ничего не значит, но я радуюсь, как распоследний дебил, потому что мне кажется, что это маленький шажок к тому, чтобы у нас было всё всерьез, без недомолвок. Я радуюсь, потому что белобрысый, кажется, начал мне доверять.
И всю неделю, несмотря на то, что компанию в постели мне составляет одна лишь Кудабля, я чувствую себя отлично, у меня прекрасное настроение. Настолько прекрасное, что я без разговоров подписываю очередную петицию по поводу какой-то хуйни, подсунутую мне коварными университетскими лесбиянками, и даже соглашаюсь выпить пива с Лехой, безмерно последнего удивляя.
Вечер пятницы я собираюсь провести дома за просмотром подсунутого Ромкой сериала — мне интересно все, что интересно ему, а учитывая то, что он практически ничего о себе не рассказывает, название любимого сериала было достижением. И я послушно весь вечер наблюдаю за слетающими с плеч головами, матерью драконов, мудаком Джоффри, чтобы потом поделиться впечатлениями с белобрысым.
Звонок в дверь был неожиданным. Кудабля бросилась в коридор вперед меня, ожидая, очевидно, появление своего любимого Ромы. Я бы тоже не отказался увидеть за дверью именно его, но вовремя вспомнил, что торжественно вручил ему второй комплект ключей, а значит, на чудо надеяться не стоит. И точно.
За дверью обнаружилась моя семья, причем в полном составе. Наська, мама и батя, почему-то одетый в строгий костюм и явно чувствующий себя неуютно — ещё бы, он последние лет десять заводскую робу разве что перед сном снимал, да и то не всегда. И вообще, вытащить отца в пятницу вечером можно было только в пивбар, а тут… Сюрприз. Не сказать, что особо приятный. Я своих родителей, конечно, люблю. Чем они от меня дальше, тем больше. Не вышло у меня с ними взаимопонимания. В семнадцать я решил рассказать родителям о собственной ориентации. В ту пору я как раз активно отстаивал свое право быть — и всё-таки до ужаса мерзкое слово — геем и решил, что родители должны узнать о моей ориентации от меня, а не от чужого дяди. А родители… они мне не поверили. Случается и такое.
— Ага, а я Майя Плисецкая, — отреагировала мама. — Сына, ты как чего скажешь, хоть стой, хоть падай. К экзамену лучше готовился бы. Или хочешь, как мы с отцом, всю жизнь на заводе за копейки вкалывать?
Папина реакция не сильно отличалась:
— Как же, — хохотнул он, — видел я этих по телевизору: крашеные, в платья бабские ряженые.
И ничто не могло их убедить, даже Настю не послушали. Даже парень, которого я привел домой и демонстративно поцеловал у них на глазах, не возымел должного действия. Мама решила, что это я им назло, а даже если мне и правда нравятся мальчики — так это возраст такой, пройдет. Перебешусь. Встречу хорошую девушку, и всё у нас с ней будет хорошо. Отец ничего не решил, потому что футбольные матчи и темное пиво всегда ему были интересней собственных детей. Поэтому я и предпочитал держаться от родителей подальше и встречаться с ними только по праздникам. Так и мне легче было, и им.
— А мы тут мимо проходили, решили зайти, — фальшиво улыбнулась Настя.
Ага, как же. Мимо она проходила. С полным боекомплектом родителей.
— Тортик к чаю принесли, — сообщила мама.
— Чай так чай, — пожал плечами я, отпихивая шипящую на незваных гостей Кудаблю. — Проходите.
Пока мама с Настей осматриваются, я от души плескаю в папин чай дешевого коньяка, купленного по акции в супермаркете. Отец в тяжелые годы тройной одеколон пил без особого вреда для здоровья, так что этот «французский» коньяк, разлитый под Саратовом, должен произвести на него неизгладимое впечатление.
— Ну, как ты поживаешь, сынок? — спрашивает мама. Отец, распробовавший свой чай, заметно оживился и даже пару раз мне подмигнул.
— Хорошо. Учусь. Работаю два через два, всё так же, официантом. А вы?
— А у нас Настенька замуж выходит! За Славика.
— Да ну? — удивляюсь. — Правда, что ли?
Настя кивает, кисло улыбнувшись. Судя по неожиданному кандидату в мужья и отсутствию энтузиазма, через энное количество месяцев я стану дядей. Я не могу сдержать ехидной улыбки, вспоминая Наську, с пеной у рта доказывающую, что кто-кто, а она замуж по залету никогда не выйдет.
— А квартира-то ничего, — продолжает мама. — Несмотря на то, что ремонт ты так и не сделал. Просторно, светло, чистенько. Легко можно на две однушки разменять, я и человека знаю, который помочь может!
И тут я понимаю, зачем они пришли.
— Хуй.
— Что? — ошарашено переспрашивает мама.
— Хуй, — повторяю. — Хуй вам, а не квартира.
— Да как ты можешь! — задыхается от возмущения мама. — Твоя сестра замуж выходит, где им, по-твоему жить? Она же будущая мать!
— Вот пусть ее будущий муж и обеспечивает.
— Между прочим, это была и моя бабушка тоже и вообще, мог бы и сделать подарок сестре на свадьбу!
— А где ж ты была, любящая внучка, когда бабушка болела? Я ей два года задницу подтирал, ты хоть раз здесь появилась? Подарок ей на свадьбу… не до хрена ли ты хочешь?
На меня обращены два злобных взгляда и один восхищенный — папин. Он-то с мамой никогда не осмеливался спорить. Мне кажется, он и женился на ней, потому что отказать побоялся.
Настя начинает всхлипывать, но я твердо произношу:
— Хотите половину квартиры — обращайтесь к адвокату. Вот только квартира оформлена на меня по всем правилам, так что только время и деньги потеряете.
— Я же говорила, — обращается Настя к маме, вытирая наигранные слезы и широко улыбаясь. — Придется снимать. Вот, — Наська вручает мне два пригласительных. — Приходи и куколку свою возьми с собой.
… Ромка появляется следующим вечером в компании маленького рыжего котенка. Кудабля заинтересовано крутит хвостом, а я после долгого и сладкого поцелуя спрашиваю, кивая на котенка:
— И что это такое?
— Это? — Ромка с улыбкой смотрит на мою кошку, вылизывающую рыжика: — Это Хулимяу. И он будет жить с нами.
Комментарий к –
Спасибо огромное за отзывы и неравнодушие к героям - это вдохновляет меня на продолжение, которое я изначально даже не планировала:)
========== – ==========
Ромка не исчезал уже два месяца. Превратился в идеального практически семьянина. Везде мы с ним вместе: и дома, и в магазине, и на свадьбе у сестры – там, кстати, в то, что мы педики, никто не поверил, подумали, что мы пьяные натуралы. Я узнал о белобрысом много нового: где и на кого он учится, где подрабатывает, где живет его семья. И мне бы жить да радоваться, я ведь получил всё, что хотел, даже больше, но сучья человеческая натура – сколько бы у тебя ни было, всегда недостаточно. Всегда хочется больше.
Я, на самом деле, многого не хотел. Исчезни из Ромкиных глаз тоска – и всё, я был бы окончательно и бесповоротно счастлив. А так я жил, как на пороховой бочке, в ожидании взрыва. Белобрысый был со мной и одновременно был где-то далеко. Я не знал, о чем он думал, не понимал, почему он выглядит, как брошенный щенок, и не желал знать, кто является причиной этой разъедающей, блять, душу грусти в его глазах. Я сдался. Пустил все на самотек. Ждал. И дождался. Телефонный звонок – и Ромка, буркнув что-то маловразумительное, потому что впопыхах выдумать достойное оправдание не смог, вылетел из квартиры, наскоро натянув кеды и не глядя схватив олимпийку. Хорошо, что одет был, потому что в таком состоянии с него сталось бы и в трусах выбежать.
…Я затеял генеральную уборку. Ненавижу это мероприятие всеми фибрами своей несчастной душонки, но, кажется, начал понимать, почему после скандала с отцом мать всегда бралась за швабру и веник – это отвлекает. Позволяет не думать.
Белобрысый вернулся поздно вечером, когда кристальным блеском сияла не только квартира, но даже приобретший золотистый оттенок шерстки Хулимяу. Кудабля в кои-то веки не спешила встречать любимого хозяина, потому что пряталась на шкафу от меня, невесть чего решившего искупать и без того чистую кису.
- Ты пришел, - ляпнул я. Ну а как было не ляпнуть, когда я думал, что хуй я его больше увижу? А он вот он, стоит передо мной, какой-то весь взъерошенный, растерянный, глаза слезятся. И я не хочу знать, куда делась его футболка - олимпийка надета на голое тело.
- Я в душ. Можно? – спрашивает чуть хрипловато.
Я киваю, а сам иду на кухню заваривать зеленый чай с мятой. Это очень по-пидорски, наверное, но в данной конкретной ситуации мне на это насрать, потому что Ромке, да и мне тоже, нужно было успокоиться. А чай он… ну, в общем, да.
Мой блондинчик – а мой ли? – выходит из ванной спустя минут двадцать. Кутается в махровый халат, шмыгает носом. На лице разводы от карандаша – Ромка подводит нижнее веко черным, чтобы взгляд был более выразительным и хищным. Кого другого прибил бы за эту блядскую привычку, а Ромке – можно. Ему, блять, все позволено. Я иногда думаю, что если бы он обожал наряжаться в женские платья, я бы эти самые платья ходил бы в магазин для него покупать. Кажется, я все-таки окончательно и бесповоротно на нем свихнулся.
Разливаю ароматный чай по кружкам, ставлю одну перед Ромкой, ощущая неебическое желание самому этот самый чай влить ему в глотку. Чтобы его, наконец, перестало трясти. Чтобы не видеть это виноватое выражение лица, совсем как у Куд… хотя чего это я, у моей кошки чувство вины атрофировалось за ненадобностью. А у белобрысого нет. Если бы за самый лучший стыдливый взгляд давали премию «Оскар», золотая статуэтка красовалась бы на моем кухонном столе.
- Спросишь, где я был?
Спросил бы, если бы хотел слышать ответ. Что бы я ни думал о Ромке, о ночах, которые он проводит с другими, на самом деле я всегда запрещал себе всерьез думать, что он может быть с кем-то. Старательно не замечал засосов на шее и синяков на бедрах. Я был скорее готов провозгласить белобрысого народным мстителем, по ночам охраняющим город от опасности, чем всерьез думать, что…
- Где ты был?
- Трахался.
Как коленом под дых. Больно. И как будто дышать нечем. Ожидаемая фраза, а все равно, как лезвием вдоль вен. Обманывал себя, надеялся… А злости все равно нет нихуя. Только глупое желание спросить: «А как же я, Ромка? Я же лучше собаки?».
- Я его люблю, Макс. Так, что иногда мне кажется, что я свихнусь от этого.
Знакомо.
- А я? Запасной аэродром? Пункт передержки? Почему я?
- Потому что я увидел в тебе себя. Потому что я думал, что твоей любви будет достаточно. Потому что думал, что ты будешь счастлив, если дать тебе то, что ты захочешь. Я хотел проверить.
- Проверил?
- Да. Это нихуя не работает, правда? Ты не стал счастливее?
- Думаю, после твоего признания это вообще вряд ли случится когда-либо, - выдохнул я как можно спокойнее, хотя от былого спокойствия и следа не осталось: мне хотелось кричать, крыть этого блядоватого блондина трехэтажным матом, швырять в него посудой… попросить его не бросать меня… Сука, курить хочу.
Нашарил в заднем кармане джинсов помятую пачку «Парламента» (ну вот такой я пафосный, ага) и зажигалку. Сигарета подрагивала в моих трясущихся пальцах, я никак не мог совладать с зажигалкой, пока Ромка ее не отобрал и не помог мне прикурить.
- Почему ты рассказываешь мне сейчас? – спрашиваю, не выдержав затянувшейся паузы.
- Потому что я, может, и блядь, но не чмо, - твердо произносит Рома. И за то, как он это произнес, я начинаю любить его ещё сильнее, хотя казалось бы – куда больше. На смену короткой вспышке ярости приходит непонятное чувство, похожее на жалость. Ромку хочется пожалеть, сказать, что все будет хорошо. Я определенно ебанулся в конец. Мой любовник открыто заявляет мне, что любит другого, а я почти готов его благословить и отпустить с миром.
- Ты его любишь, - повторяю я. – А он…
- А он меня – нет. Для него это просто секс. Не больше. А я – удобный мальчик для приятного времяпрепровождения.
- Он грубо с тобой обращается?
- Нет. Он… учтив и внимателен. Мастерски создает иллюзию, что ему на тебя не насрать на самом-то деле. Легко обмануться.
- А ты уверен, что у тебя это не взаимно? – усомнился я. Серьезно, как можно Ромку не любить?
- Даже если и так, он никогда не бросит жену и связывающий их бизнес. И дочь, он слишком ее любит, чтобы позволить расти ей в неполноценной семье.
- Блять, - выдохнул я. – Жена, дочь, сколько ему лет? Сорок, что ли?
- Тридцать девять.
- Да он в отцы тебе годится!
- Не тебе читать мне мораль, - огрызнулся Рома.
Я отхлебнул чая, поморщился – он давно уже остыл. И я остыл. Совершенно не хочется думать, как я выгляжу со стороны, обсуждая любовника своего любовника. Такая вдруг усталость накатила…
- Рома?
- Да?
- Пойдём спать.
- Спать? – у него вырывается истерический смешок.
- Спать, Ром, спать. Мы поговорим обо всем завтра.
Комментарий к –
Спасибо за ваши отзывы и подарки - мне очень приятно. И таки да - пусть продолжение будет:) всех люблю)
========== – ==========
Серьезного разговора с Ромкой у нас так и не вышло. Ночью его начало знобить, поднялась температура. Я сунул ему таблетку жаропонижающего и вызвал врача. «Скорая» приехала быстро, усталый врач спросил, что тут у нас, я продемонстрировал ему начавшего покашливать Ромку. Врач его осмотрел, диагностировал какие-то там воспалительные процессы и сказал, что, в принципе, моего блондина может госпитализировать, но у них полное отделение таких, так что если есть возможность остаться дома, а точнее, если есть человек, который в состоянии обеспечить должный уход, то он посоветовал бы лечиться дома. Я заверил доктора, что в состоянии обеспечить этот самый уход, если что, даже уколы могу ставить. Врач бросил на меня подозрительный взгляд, наверняка подозревая во мне наркомана, но мне было похуй на то, что он там думает. Главное, чтоб лекарства выписал, которые Ромке помогут.
Следующие три дня я от белобрысого не отходил. Наверное, я всё-таки тот ещё извращенец с покалеченной бабулей психикой, но ухаживать за больным Ромкой мне нравилось. Было в этом что-то эдакое… домашнее, уютное. Я поправлял белобрысому одеяло, отпихивая нагло лезущих представителей кошачьего рода, кормил его бульоном. Прямо-таки идиллическая картинка из романтической мелодрамы, только в главных ролях два педика. И всё это время мы не разговаривали. Рома — потому что не мог, у него голос пропал. Я — потому что не хотел. Да и вообще в заботах о Ромке мне как-то совершенно не думалось о том, что он в свободное время трахается с каким-то мужиком, в которого влюблен по уши. Кажется, в психологии это называется то ли отрицанием, то ли ещё какой-то хуйней. Типа психологические механизмы защиты от блядской реальности.
***
К концу недели белобрысому стало лучше. Он всё ещё хрипел и шмыгал носом, но своё состояние оценивал как удовлетворительное. Благодарил за заботу. Как будто прощался, блять. А может, и в самом деле прощался. Если я, как распоследний мудак, думал, что он останется со мной, это ведь не означало, что он думал так же. В телефон вон всё время пялится. Ждёт, что его позовут?
Су-у-ука.
На работу я практически сбежал. Знал, если останусь дома, непременно сделаю какую-нибудь хрень. Например, начну умолять, чтобы Ромка остался. Ну, или хотя бы не забывал меня. Или хотя бы… в общем, хорошо, что ушел. Говорят, монотонная деятельность отвлекает, а что может быть более монотонным, чем ходить от столика к столику, принимая заказы?