– Открыл рот, и только попробуй у меня… – хозяин подтаскивает его за волосы к своему паху, и в губы Бофура тычется чужой ствол. – Давай, или я твою сестру на кол усажу!
И сил сопротивляться попросту нет…
Бофур сидит в сарае, подтянув колени к груди. Сидит, уткнувшись лицом в колени, и в голове пусто от страха, и сердце заполошно стучит в груди. Вот и все… его отдали. Вот и все…
Дверь сарая со скрипом распахивается. Бофур подымает голову и видит хозяина, держащего кнут.
– Время наказания.
И все внутри обрывается.
– Ты заслужил наказание…
Он приказывает встать, и Бофур, объятый страхом, с трудом подымается, но не успевает встать, как мужчина с силой бьет его кулаком. Бофура отбрасывает, и он падает на пол, подвернув раненую ногу. От боли перед глазами встает тьма и крик рвется с губ. Но его перешибает обрушившийся на спину кнут.
– Так-то, падаль… – и кнут вновь занесен над невольником.
Бофур корчится под ударами кнута, болезненные крики рвут воздух, а глаза человека горят удовлетворением. Но эта забава-наказание вскоре надоедает ему, и он опускает руку, сворачивает кнут и вдруг усмехается, посмотрев на длинную, толстую рукоять кнута. Он делает шаг, склоняется над гномом и резкими рывками стаскивает с него лохмотья.
– Ты слишком грязен, чтобы я сам занялся тобой. Ну что ж, ты заслужил боль…
Он приставляет толстый конец рукояти меж половинок и с силой надавливает, прорывается внутрь тела, и тело гнома выгибается, и в уши бьётся дикий, звериный крик боли. Но человек упорно проталкивает внутрь рукоять кнута, прижимая раба к земле. Вводит наполовину, пережидает, пока тело избитого, истерзанного гнома не перестает сотрясать судороги боли, и… он чуть вытаскивает рукоять и вновь делает толчок… вновь и вновь…
Крики сменяет сорванный хрип-вой, меж половинок гнома появляется алое, и, пожалуй, уже стоило бы остановиться…
За спиной человека с грохотом падает хлипкая дверь сарая. Человек не успевает даже обернуться, как перед глазами взрывается болью тьма…
********************************************************
– Оин? – негромко-вопросительно окликает узбад, и лекарь оглядывается с таким видом, что Торин ждет самого худшего.
– Тело его заживет, а вот душа… сильно сомневаюсь, – роняет Оин хмуро. – Я дал ему настойку, чтобы он уснул. Во сне ему будет легче… если это возможно… пережить это. Только вот что, узбад, сомневаюсь я, что он со здравым рассудком очнется… Не лучше ли быть милосердным к нему?
Торин чернеет. Быть милосердным – значит, убить…
– Это всегда… успеется.
– Торин! – в комнату заглядывает Балин. – Во дворе разъезд всадников. С ними, насколько я понял, их капитан.
– Так быстро? – удивился Торин.
Торговые тракты всегда охраняются конными разъедами-всадниками, что иногда проверяют караваны и обозы купцов на предмет запрещенных товаров, сверяют грамоты-купчии, выданные купцам властями людских городов. Но главное следят за порядком, разыскивают преступников и препровождают их в места, где свершится суд и будет определено наказание.
Это были земли людей, и законы здесь царили людские. Хочет того Торин, или нет, но они должны следовать этим законам. На каждой земле свои порядки и свои владетели. Потому и послал племянников к ближайшей заставе всадников. Но не могли же они вернуться так быстро?!
Торин поспешил вниз, а Балин за спиной негромко рассказал, что Фили с братом и выехать за ворота не успели, а разъезд уж на излучине дороги был. И более того, у капитана разъезда грамота некая есть. Всадники лишь в ворота въехали, а капитан уж приказами сыпать стал – обыскать все и найти некие ящики.
Услышав это, Торин мрачно кивнул, испытывая злорадство. Не могли всадники явиться по пустому делу, а значит у мерзавца-хозяина рыльце в пушку, как люди говорят. А значит, есть шанс договориться с капитаном разъезда. Но все оборачивается гораздо лучше… и проще.
На первом этаже постоялого двора, трое людей, в плащах дорожных всадников, что-то усердно искали. Двое, стоя на коленях, простукивали пол кулаками, с серьезными лицами прислушиваясь. Третий, стоял у камина и заглядывал в трубу, а рядом с ним изнывал от любопытства Нори. Этот явно бы не отказался поучаствовать в таинственных поисках. Остальные из отряда Торина с настороженностью взирали на людей, засев за одним из столов.
–… обыскать здесь все снизу до верха! – с этими словами в зал, где постояльцы по обыкновению в данных заведениях вкушали еду, вошел капитан всадников.
Очень высокий, невероятно тощий, с длинным лошадиным лицом и с соломенными, выгоревшими на солнце волосами, молодой мужчина. Он цепко обвел взором всех в зале – и своих подчиненных, и гномов, – зацепился взглядом за Торина, заприметил стоящего за ним Балина и решительно направился к ним.
– Капитан третьего подразделения, Керн из Сарка, – представился он четко, по-военному отрывисто. – С кем имею честь?
– Торин, сын Трайна, узбад Эред Луин, – спокойно представился в свою очередь Торин, и в синих его глазах мелькнуло сдержанное одобрение. Такой склад людей он уважал. К великому сожалению, их было до прискорбия мало…
Капитан вряд ли осознавал, что стоит за титулом «узбад» и кто такой Торин на самом деле, но титул он распознал и сделал правильный вывод.
– Неудачный выбор для отдыха, ваша светлость, со всем уважением, – сказал капитан, обозначив легкий поклон.
– Почему же?
– Поступил приказ проверить все постоялые дворы на тракте от Сарка до Мириона и Бри. Особо уделив внимание тем хозяевам этих дворов, кто схож с описанием Лерна Злого.
– Никто не знает, как выглядит этот убийца, – заметил Торин напряженно.
Лерн Злой был известным разбойником и убийцей. Но вот уже лет девять как он будто растворился в воздухе.
– Теперь это известно, – ответствовал капитан Керн. – И потому мы здесь.
– Капитан! – возопил один из всадников, что простукивал пол, забравшись под один из столов. – Есть тайник!
Через короткое время стол был опрокинут, а пол вскрыт. Взорам всадников и гномов, что, не выдержав, тоже решили подойти и взглянуть, предстал деревянный ящик. Отодрав крышку, все смогли увидеть десятки мечей из лучшей стали. Из гномьей стали. Торин выругался про себя. Гномы не продавали свои мечи людям. И оружия для них не ковали. А если ковали, то лишь в дар тем, кто оказал гномам неоценимые услуги. А вот сталь и прочее – да. И даже это судя по всему вышло боком.
– Здесь оружия на три десятка человек… – присвистнул один из всадников.
– Здесь выходит… – прошептал капитан, сжав ладонь на рукояти меча. В этот миг в зал вошли еще три всадника. Обернувшись к ним, капитан приказал:
– Найти хозяина двора! Он арестован!
– Не стоит его искать, – вмешался Торин. – Он уже под замком, по моему распоряжению.
Капитан обернулся к нему, молча требуя объяснения.
– У меня было на это право… этот мерзавец силой удерживал здесь моего подданного, нацепив на него ошейник раба.
– Похищение… – понятливо кивнул капитан, даже не усомнившись в словах Торина.
–… а также мужеложство.
Более Торин ничего не добавил. Сказанного было довольно. В этих землях хоть и признавали рабство, но крайне жестко следили за этим. Ни один из жителей не мог стать рабом – лишь чужеземцы, которых покупали на торгах в городах и за которых платили определенный налог в казну. Но Торин сильно сомневался, что Бофур попал в рабство именно так. Гном предпочтет смерть такой жизни… а Бофур между тем довольно долго был во власти мерзавца. Как же так вышло?
Но главное не это. А то, что мужеложство здесь являлось преступлением. Лицо капитана исказилось от отвращения.
– Он понесет достойное наказание за свои дела, – сказал капитан Керн.
– Вопрос какое?
– За пособничество к мятежу, за снабжение оружием банды отступников, что дезертировали из армии Сарканского царства, – повешение. За мужеложство – оскопление. Ко всему – все имущество будет конфисковано и передано казне.
Торин удовлетворенно кивнул.
*************************************************
Оставаться здесь, в этом отвратном месте, никто не желал. Пони были оседланы, навьючены, и весь отряд ждал лишь знака Торина. Двалин сидел в седле, бережно удерживая перед собой в седле завернутого в одеяла бессознательного Бофура. И Торин уж был готов дать отмашку убираться отсюда, как из дома донеслись женские вопли:
–… Дрянь! Ненавижу! Гнома она пожалела! Тварь сучья! Отца под петлю! Убирайся! Убью, дрянь!..
Под вопли из дома выбежала рыжая девочка, плача навзрыв. Встрепанная, с исхлестанными пощечинами щеками. Поскользнулась в грязи и упала на колени, заревев в голос. Лица гномов вытянулись. Всадники уже убрались со двора, прихватив с собой попавшегося Лерна. Жене же его было сказано, чтобы к вечеру следующего дня ее здесь не было. Это больше не ее дом…
Это было справедливо по мнению Торина. Она знала, кто ее муж и что за дела он творит… при ней муж издевался и мучил Бофура. Она заслужила и худшее наказание. Но… только сейчас Торин и остальные, смотря на девочку, что плакала на коленях в грязи, осознали и другую вещь. А как же эта девочка? Что же с ней будет?
– А-а-а… да пошло оно все! – не выдержал Глоин. Плюнул, слез с пони и подошел к девочке. Подхватил на руки: – Ну, не реви, дочка!
Торин отвернулся, и дал отмашку:
– Едем!
В конце концов, это был выбор Глоина.
========== глава 5. Ури. Кошмары прошлого ==========
Тугие струи дождя хлещут в землю, выбивая в размякшей до грязи земле дробь. Небо низко зависло над лесом и деревья со стоном раскачивались из стороны в сторону под порывами дождя и могучего ветра. С гулким гулом ветер ввинчивался в печную трубу небольшого домика из серого камня и устрашающе выл неупокоенной фэа.
У крохотного окошка за грубым деревянным столом сидел долговязый молодой мужчина. Короткие темно-русые волосы встрепанными вихрами, будто не знали расчески. Тонкие губы сомкнуты, лицо бледное, и хмуро сведенные вместе серые брови. Серые глаза мужчины серьезны, и он мерно, не отвлекаясь, долго-долго толчет в каменной ступке, растирая в пыль, сушеные листья некой целебной травы.
У стены стоит кроватка-колыбелька, в которой спит, распластавшись лягушонком, маленький мальчик с черными волосенками. На щечках горит лихорадочный, нездоровый румянец.
– Мама… – тихонько-жалобно срывается с губ малыша, и рыжая гномка, что хлопочет у печи, тут же бросается к нему.
– Тише, маленький, все хорошо, – ласково прошептала она, беря на руки малыша и гладя его по голове. – Что случилось? Ш-ш-ш… тише, Бифур…
Мужчина за столом отставил от себя ступку, устало оттер лицо ладонью и коротко взглянул на гномку.
– Что он?
– Горячий, – тихо отозвалась гномка. – Лобик так и горит.
Мужчина встал, подошел к полке на стене, уставленной коробками и глиняными горшочками, несколько мгновений посмотрел на них и снял с полки небольшой коробок.
– Здесь жар-трава, – сказал он. – Вскипяти воду, брось шепотку и подожди немного, как заварится до желто-красного, так смешай с теплым молоком и дай ему. Должно помочь.
– Спасибо, – также тихо поблагодарила мужчину гномка.
– Не за что благодарить, Ури, – горько качнул головой мужчина. – Лекарь я хреновый… да и…
Мужчина передернул плечами и вновь сел за стол, вновь продолжив свою работу. На душе у него было тоскливо и горько. Плохой лекарь? Да и мужчина из него аховый… сидит в этой дыре, в тайном логовище бандитов, и покорно лечит их от ран. И ничего толком не может. Даже сбежать. Да как? И он, и Ури, вынуждены сидеть и смиренно выполнять все, что прикажут. У него семья, у нее брат…
С грохотом распахнувшаяся дверь заставила вздрогнуть мужчину и гномку. Они со страхом уставились на тяжело дышащего, опершегося на косяк дверей бандита.
– Чего уставились? – зло выплюнул Лерн. – Не ждали?
Бандит вошел в дом и рухнул на лавку у стены, обессилено откинувшись на стену.
– Ты, лекарь, – процедил он, сквозь зубы, – поднял свой зад. Раны перевяжи, а ты, дура рыжая, выпить дай. Чё застыли?!
Ури и лекарь молча повиновались. С Лерном шутки были плохи. Отыграется на семье лекаря или на брате Ури. Или – не дай валар! – на ребенке.
На явившемся Лерне были две прескверные раны – на боку и на правом плече. Кровь пропитала куртку и рубаху насквозь. Лицо бандита были мертвенно-бледно, а глаза нехорошо блестели. Лекарь искренне жалел, что те, кто ранил его, не довели дело до конца.
– Ба! Какие люди! – в дверях домика встал еще один бандит. Лекарь зло закусил губу – да пропади они пропадом! – Лерн, орочье ты дерьмо, кто тебя так покусал?
– Кто покусал, тот уже сдох, – хрипло отвечал Лерн. – Дверь закрой, тянет.
Бандит в дверях усмехнулся, захлопывая дверь. Походя сунул рыжей гномке освежеванного зайца, буркнув «займись», и сел к столу.
– Что случилось? – спросил он у Лерна.
– Всадники… – Лерн покосился на лекаря и гномку, что неудержались и переглянулись меж собой. – И гномы. Кто-то слил нас, Эйс. О заговоре стало известно.
Эйс грязно выругался.
– А как ты… – Эйс напряженно уставился на Лерна.
– Как-как… задом кверху. Ночью смог руки освободить. Парочку прибил и ушел. Лошадь у дома видал? Из разъезда. Охолони! Нет хвоста…
– Смотри, Лерн… иначе наши тебя и…
– Не пугай, пуганый. Что я тебе, зелень? Нашим надо знать дать. Либо собираемся и бьем щас, либо уматываем пока не поздно.
– М-да… дела…
Эйс хмуро вертел в руке нож, что рыбкой вертелся у него в пальцах. Лерн настороженно не сводил с него глаз. И все же не смог ничего…
Тонкое лезвие, остро отточенное, словно в масло вошло аккурат в горло. Эйс изогнул губы в усмешке, с искреннем злорадством смотря на сползшего на пол, хрипящего, захлебывающегося кровью, Лерна.
– Четвертовать бы тебя… да больно воздух поганишь, – сказал он Лерну, что невидящими глазами уставился в низкий потолок дома.
Ури и лекарь обмерли, замерли на месте. Эйс глянул на них.
– Ну, что? Конец. Вещи-шмотки собирайте. До деревни провожу.
– А наши как же? – тихо спросил лекарь.
– Если наши были у этого, – Эйс брезгливо дернул головой, указывая на Лерна, – значит, гнома, брата твоего, Ури, освободили. А деревню мы давно взяли. Три дня как наши разъезды там. Собирайтесь.
Ури и лекарь неверяще-радостно переглянулись.
***************************************************
Ледяные капли сорвались с разлапистых ветвей ели и упали вниз, точно угодив за шиворот молодого гнома, дежурившего у костра. Зашипев рассерженным котом, юный кареглазый гном передернул плечами. Сырость и холод пробирались сквозь слои одежды до самых костей, и спасения от этого не было.
Мрачный, могучий гном с многочисленными рунами-татуировками даже внимания не обратил на шипение юного товарища. Мысли его были целиком поглощены тревогой, что заставляла вновь и вновь обращать его взор к лежащему под натянутым тентом гному. Тот, укутанный в плащ, мерно дышал, не приходя в сознание.
Это мучило тревогой.
Гном встал и, подойдя, укрыл лежащего еще своим плащом. Холодно. Слишком холодно, но ему, Двалину, холод не страшен.
Кареглазый гном у костерка шмыгнул носом. Он бы от еще одного плаща не отказался. И что он такой мерзлявый? Аж стыдно, ежели заметят…
– Что, братец? – весело и отвратно бодро вопросил, плюхаясь рядом, светловолосый парень-гном. – Замерз?
– П-ф! – фыркнул обижено Кили. – С чего ты взял? Это зимой холодно!
– А сейчас всего-то осень, – подхватил понимающе Фили. – На-ка фляжку, глотни немного! Другим не говори, а то нам не хватит.
Чего именно не хватит, Кили понял лишь глотнув из фляжки и тут же задохнувшись.
– Предупреждать надо! – просипел он, отходя.
Фили лишь усмехнулся.
– Не малой, чего говорить?
Кили еще раз глотнул из фляжки, чисто из вредности, чувствуя, как его окатывает теплая волна.
– Э-э-э! Мне оставь!