========== Единственная часть ==========
Брок просыпался медленно. Голова немного болела, и он никак не мог вспомнить, где вчера напился и где заснул. Открыв один глаз, он огляделся. Что ж, он не в отеле и, слава богу, в одиночестве. Если он что и любил еще меньше, чем похмелье, так это утреннюю неловкость при попытках вспомнить имя, которое частенько не удосуживался спросить.
На тумбочке лежал белый конверт. Не то чтобы Брок был любопытным, но раз уж он проснулся неизвестно где и с дырой в воспоминаниях, где, по идее, должен был быть вчерашний вечер, он протянул руку и стащил его на подушку.
“Надеюсь, у тебя будет хороший день”, — прочел Брок написанное знакомым полупечатным почерком. Его собственным. Почесав щеку и обнаружив на ней минимум трехдневную щетину, Брок почувствовал, как внутри у него разливается беспокойство. Какая-то неясная тревога, ощущение неправильности. Будто он…
Взрыв. Оглушающе внезапный, мощной волной толкнувший в грудь. Боль в ключице и левой ноге, в груди и челюсти. Темнота.
Ирак? Он силился вспомнить, что было вчера, и не мог. Последним, что он помнил, был взрыв, и чертова память гасла вместе с его сознанием там, на выжженном солнцем песке среди безымянных развалин очередного селения.
Это не могло случиться ни вчера, ни даже на прошлой неделе, потому что он, во-первых, жив, а во-вторых, цел. Кости не срастаются за пару дней. Люди не приходят в себя настолько быстро, чтобы тут же просыпаться в чужой постели с…
Быстро скинув одеяло, он завел руку за спину и осторожно потрогал задницу. Дырка отозвалась томительным, ноющим удовольствием, была приоткрытой, по-блядски припухшей, как после очень хорошего, качественного траха.
Что ж, похоже, у него проблемы с головой, и это косвенно подтверждал чертов конверт. Наклонившись, Брок поднял его с пола, открыл и пробежал глазами несколько строк, написанных на небольшом листе, обернутом вокруг непонятной тонкой полупрозрачной пластинки чуть больше его ладони.
“Не суетись. Ты в безопасности. Нажми круглую кнопку по центру пульта (да, вот этой прозрачной пластинки)”.
Хмыкнув, Брок выполнил инструкции. Кнопки были будто нарисованы белым на прозрачном пластике и в то же время словно проступали изнутри. Решил не ебать себе остатки мозгов и нажал чертову кнопку. Ну, как нажал — коснулся. Черный прямоугольник на стене засветился, и на этом странном экране появилась его собственная рожа. Выглядела она при этом так, будто он был одной ногой в могиле: небритой, с заострившимися линиями скул и волосы… он привык стричься коротко, под машинку. Мужик же, которого он определил, как себя, красовался с модельно выстриженным хайром, стильно зачесанным назад.
— Привет, — сказал этот кто-то знакомым голосом. — Не падай с кровати, но тебе пятьдесят. А не помнишь ты об этом, потому что из-за травмы головы у тебя проблемы с памятью. Ну, мне так сказали, — он подмигнул и почесал щеку. — Завтра ты снова все забудешь. Будешь таращиться в экран и думать: “Какого хуя, да прекрасно я все помню” и вспоминать… в худшем случае первые лет восемь. Ждать, что мать придет будить в школу. В лучшем… ну вот мне сейчас тридцать девять. Поверь, в восемь я и предположить не мог, что вырасту таким мудаком. Надеюсь, сегодня тебе между двадцатью одним и тридцатью, и у тебя будет хороший день. А пока коротко о главном.
Рожа пропала, а на экране пошла запись. Что-то вроде нарезки из любительского видео. Он и не знал, что такой позер. На мотоцикле, в спортзале, в оружейке, в баре. Рожа Роллинза, с годами ставшая еще более угрюмой, с незнакомым шрамом над бровью. Несколько фраз, типа любим-скорбим-поправляйся. Какие-то люди рассказывали ему о нем самом, а он сидел в тихом, кромешном ахуе, лихорадочно пытаясь определить, сколько ему лет. По всему выходило, что двадцать пять. Он должен быть в Ираке. Живой или мертвый — другой вопрос. Если вертушка поспела вовремя, его собрали по частям. Судя по всему, так и произошло.
Люди с пленки благожелательно рассказывали ему кто что: кто — какой он мудак, слишком мудак, чтобы сдаться; другие — что ему охуенно повезло в жизни, он няшечка и котик.
Брок в душе не ебал, что такое “няшечка”, но смутно подозревал, что нихуя хорошего.
Он уже собирался заткнуть фонтан этого бреда, как на экране появился самый охуенный мужик, которого могло породить его богатое воображение: широкоплечий, мощный, глазастый, с самыми блядскими чувственными губами, какие Броку только доводилось видеть.
— Привет, Брок, — мягко произнесло это совершенство человеческим голосом. — Я Стив, и я люблю тебя.
У Брока сердце заколотилось где-то в горле, а член отреагировал и вовсе по-мудачески: встал, натянув тонкую ткань пижамных штанов.
Дальше снова пошла хроника: он спит на животе, свесив руку на пол, и на голую задницу ему приземляется подушка. Он подскакивает, волосы всклокочены, и бросается в атаку. Камера некоторое время показывает какую-то ерунду, а потом их с Охуенным Мужиком — целующимися, счастливыми. Мужик… Стив смеется и выключает запись. Потом они в каком-то клубе, кругом грохот, и они пробираются сквозь толпу, держась за руки. Стив в шезлонге, на голый живот ему попадает вода, и он от неожиданности кричит, а за кадром раздается смех и забористый мат.
Брок смотрел, раскрыв рот. Он забыл половину жизни. Завтра он может забыть еще больше. Проснуться ребенком. Или вообще младенцем в теле старого мужика и вообще нихуя не помнить, даже как попадать струей в писсуар.
Он снова нажал кнопку на странном пульте, пытаясь прикинуть, какой сейчас год, но выходило что-то настолько дикое, что он бросил это занятие и поднялся с постели.
Что ж, зеркало сказало, что он в превосходной форме. Пожалуй, в лучшей форме, что он помнил в свои двадцать пять. Но все равно, двигаться было труднее, будто он немного заржавел и устарел. Все-таки полтинник — это тебе не двадцать, как ни качайся и что ни жри, а молодость ощущается иначе.
Ныло колено, побаливала голова, и Броку вдруг стало дохуя интересно, какую истерику он бы закатил, очнувшись в таком состоянии и полной уверенности, что ему, например, восемь. Часовую? Или по-спартански уложился бы в полчаса?
Предплечья покрывали татуировки, и Брок сделал вывод, что в армии он уже не служит. Потому что такой пиздец ему бы не позволили набить, дослужись он хоть до генерала.
За стеной что-то звякнуло, и Брок понял, что инстинктивно потянулся к воображаемой кобуре. Осмотрев пустые ладони, он хмыкнул и, поправив штаны, открыл дверь. За ней оказался светлый коридор, наполненный запахами кофе и свежей выпечки.
Брок пошел на запах, как крыса на звуки дудочки, и наконец оказался на огромной кухне. Обстановку он оценить не успел: намертво залип на широченной спине, обтянутой белой футболкой.
— Привет, — обладатель спины повернулся к Броку и чуть грустно улыбнулся, оказываясь тем самым Охуенным Мужиком. — Сколько тебе сегодня?
— Десять, дядя Стив, — писклявым голосом ответил Брок. — Можно мне на завтрак мороженое?
Охуенный замер, с надеждой вглядываясь в его лицо, но видимо, ничего интересного там не обнаружил.
— Можно. Посмотрю, как ты давишься тем, чего терпеть не можешь.
— В пятьдесят я, похоже, остался таким же придурком, если тебя не удивили мои шуточки.
— Скорее, я знаю, что ты таким можешь быть. Твой кофе, раз тебе сегодня никак не меньше двадцати.
— Мне двадцать пять, и я рад, что выжил после того взрыва.
Охуенный нахмурился, но вопросы задавать не стал. Брок, отпив кофе, подошел к нему вплотную и прижался к крепкой, горячей спине.
— Судя по состоянию моей пятидесятилетней задницы, ты не будешь против, если я полапаю то, чего смог добиться, не иначе как прыгнув выше головы. Неоднократно.
— Что?
По его интонации Брок понял, что проебался. Не мог с таким возмущением “чтокать” человек, который, по идее, должен быть в курсе того, что они трахались.
— Только не говори, что мне вчера было пятнадцать и я трахнулся с газонокосильщиком.
— Восемнадцать. И да, ”косильщик газонов” очень неправ, — он потянулся за чем-то, что Брок определил как телефон, но, нахмурившись, передумал. — Я же его… Ладно, все в порядке. Завтракай.
— Эй, — сказал Брок, потому что явно что-то упускал. — Слушай, в восемнадцать я был ебливым говнюком. Если этот твой садовник — красавчик, и до него я не видел тебя, то шансов у него не было.
Брок прижался к нему всем телом и едва не застонал от кайфа — Охуенный был твердым и горячим.
— Ты классный. Будешь бить за измену? Или у нас свободные отношения?
Стив развернулся в ограниченном пространстве между столом и Броком и серьезно на него посмотрел.
— Нет, не свободные.
— Мы давно вместе? — спросил Брок, с наслаждением втягивая его запах, казавшийся очень знакомым.
— Пять лет.
— И сколько из них я склерозный овощ, периодически впадающий в детство?
— Полгода.
— Прости, я, наверное, каждый раз спрашиваю? Заебало?
— Нет, — Охуенный… Стив погладил его по щеке ладонью и улыбнулся. — Мы сначала хотели что-то вроде списка “часто задаваемых вопросов” сделать, но потом передумали.
— Почему? — Брок прижал его ладонь плечом и коснулся губами запястья, потерся щекой. — Проще же.
— Для тебя это важно. Ты спрашиваешь, потому что действительно не знаешь. Я буду рассказывать и отвечать столько раз, сколько нужно.
Блядский боже, он трахается с этим классным мужиком пять лет. Они пара, у них общий дом и они настолько близки, что тот не сдал его в психушку к таким же чудикам, а, как попугай, отвечает каждый день на одни и те же тупые вопросы. Мужик красив, как статуя Аполлона, и по виду раза в два его моложе.
А он в благодарность ебется с садовником.
На кой хуй — Брок в душе не ебал. Кому нужен садовник при таком любовнике?
— Послушай, я…
— Ты ни в чем не виноват, Брок, — перебил его Стив. — Вчера ты обо мне не имел ни малейшего понятия.
У Брока появилось странное чувство, что происходящее ему снится. Ну или является тщательно спланированной постановкой. Что его наебывают, вслепую используют в своих целях, а он ведется, как дебил из фильма “Вспомнить все”. У того тоже была охуенная жена и проблемы с памятью.
— Не нервничай, — осторожно произнес Стив, видимо, верно расценив его изменившееся настроение. — Мы правда любовники, много лет вместе. Я покажу тебе старые фото. Брок, успокойся.
— Я все равно завтра все забуду, так?
— Скорее всего.
— Но ты будешь помнить. И как я трахнулся с левым чуваком, и как не чувствовал вины за это.
— Ты и не должен чувствовать вину.
— Сейчас ты скажешь, что это был не я.
— Ты. Но на много лет моложе. И не помнящий о том, что есть сейчас.
Брок притянул его к себе за затылок и уставился глаза в глаза.
— И что у нас есть? Мои бесконечные тупые вопросы? Тоска у тебя в глазах?
— Ты поправишься, — уверенно заявил Стив и прикрыл глаза, будто страшно заебался, но не хотел признаваться. — Мы ищем способ.
— Это вообще лечится? Ну, давай, скажи мне, что сейчас изобрели какую-нибудь хрень. Выпил и вспомнил. Хотя, если бы такое было…
— Оно будет.
Брок потрепал его по крепкой шее и отпустил.
— Сколько тебе, Стив? По-любому не больше тридцати. Столько, сколько мне сейчас. А мне сейчас нахрен не нужен маразматичный старый пердун, который лет через пять развалится на части. У тебя все впереди.
По лицу Стива было понятно, что и этот разговор у них уже был.
— Брок…
— Повторяюсь, да? Так если я раз за разом говорю тебе одно и то же, может, следует вытащить голову из жо…
У Стива зазвонила та херня, в которую, похоже, тут превратились телефоны — плоский кусок пластика с огромным экраном. Как телевизор в спальне, только меньше.
— Да, — произнес Стив, и удержал Брока, когда тот собирался отойти, давая ему поговорить. — Тони, ты же знаешь, что я сегодня не могу. Нет, и Баки… Что? Повтори, — голос у него зазвенел от волнения, он нахмурился, быстро взглянул на Брока и продолжил слушать какого-то Тони. — Это точно? Нет, я сначала хочу убедиться. Буду через полчаса. Да, позвоню Наташе, она, вроде, была в городе.
— Тони, — как ему казалось, нейтрально произнес Брок, но Стив, вынырнув из своих мыслей, улыбнулся и на мгновение обнял его, крепко прижав к себе.
— Тони — мой друг. Он гений во всех областях, за которые берется. Он ищет способ помочь нашей проблеме.
— Там что-то сдвинулось с мертвой точки?
— Сложно пока сказать, — уклончиво ответил Стив. — Эксперименты Тони не всегда… безопасны. Мне нужно проконтролировать его, пока он не… Побудешь с Наташей.
— Стив, мне по разным данным от двадцати до пятидесяти. Зачем мне нянька?
Стив вздохнул, как будто и этот разговор у них случался, и не раз, а Брок почувствовал себя обузой. Предсказуемой и надоедливой обузой с памятью, как у золотой рыбки.
— Я тебя прошу, Брок. Побыть с Наташей, пока я съезжу к Тони. Если ты будешь один, я не смогу думать ни о чем, кроме того, что оставил тебя. Мир сильно изменился за двадцать пять лет. Сделай это для меня.
Брок прижался к его щеке своей, сходя с ума от знакомого запаха, и заверил:
— Хоть с чертом лысым, Стив. Отчего-то мне кажется, что ты заслужил несколько часов покоя.
Стив чуть повернул голову и коснулся его щетины губами.
— Я тебя люблю, — просто сказал он. — Люблю, а не жалею, Брок. Не выдумывай себе лишнего, хорошо? Я вернусь к вечеру.
— Ты святой, что ли? Как же садовник?
Стив улыбнулся ему в губы и, прежде чем поцеловать, пообещал:
— Я его уволю.
Что ж, следовало признать, что и в пятьдесят с потенцией у него все было в порядке. Тело у него всегда было быстрым, жадным до удовольствий. Приятно было узнать, что и в старости это не изменилось. Пятьдесят, господи. Он не думал, что доживет. Он вообще не думал о том, что будет. Никак не находил времени, чтобы задуматься о том, чего может никогда не случиться.
О таком классном мужике он не мечтал никогда. Даже не знал, что такие бывают. В смысле в жизни, а не гипотетически.
— Погоди, я позвоню Наташе, пока еще хоть что-то соображаю, — Стив еще раз его поцеловал и взял телефон.
От вида его зацелованных губ и чуть поплывшего взгляда у Брока рвало крышу. Натурально. Если Стив попытается сбежать, оставив его в таком состоянии…
— Привет, да, я, — успел произнести Стив, а Брок стек на пол и потянул с крепких, отлично вылепленных бедер тонкие штаны вместе с бельем. — Да, прямо сейчас. Спасибо.
Голос его звучал ровно, и Брок даже поразился его выдержке, потому что не каждый может сохранять деловой тон, когда ему лижут яйца.
— Брок, — с придыханием выговорил этот Охуенный Стив и положил ладонь ему на затылок. — Сейчас Нат приедет.
— Она что, за углом живет? — Стив был вкусным, и ему совсем не хотелось говорить о какой-то там Нат.
— Нет, но…
— Тогда мы в любом случае теряем время, — Брок облизал крепкий ствол, не менее идеальный, чем остальной Стив, — давай, натяни меня.
Стив со стоном толкнулся ему в рот, придерживая за удлиненные патлы (Брок, наконец, понял, зачем отрастил на голове эту ересь), и запрокинул голову, будто вид отсасывающего любовника для него был слишком возбуждающим. Брок со стоном сжал свой член и медленно двинулся обратно, языком надавливая на упругую вену.
— Черт, — простонал Стив, привставая на носки, и уперся ладонью свободной руки в столешницу. — Расслабь горло. Давай же, детка…
Брок на эту “детку” возмущенно фыркнул — эй, ему полтинник, да? — но послушно расслабился, едва не загибаясь от желания подрочить, пока Стив жадно толкался в его горло, будто они не трахались лет сто.
— Боже-боже, — простонал Стив. — Я сейчас… Детка, если…
Да как бы не так! Брок обхватил его за бедра, а потом сжал ладонями офигенную, напряженную до каменной твердости задницу, не давая отстраниться, и сглотнул, наслаждаясь самым отчаянным и порнографичным стоном, что ему приходилось слышать.