Листинг обошел здание и попытался войти через гараж, и, к его изумлению, дверь оказалась открытой. Поднявшись по лестнице в холл, Георг остолбенел – в помещении горела только небольшая лампа, освещающая затянутую в чехлы мебель. Пройдясь по комнатам первого этажа, Георг убедился, что в доме не убирались уже очень продолжительное время – на поверхностях осел довольно толстый слой пыли, а расставленные в вазах живые цветы, так любимые Биллом, превратились в сухую траву и осыпались.
Тома он нашел на втором этаже, в комнате, когда-то бывшей спальней супругов. Молодой мужчина, так и не сняв делового костюма, лежал на спине, раскидав руки по стеганому одеялу, и неотрывно смотрел в потолок. Георг огляделся и присвистнул – кругом валялась одежда, причем эти вещи явно принадлежали Биллу. А на ладони Тома Георг заметил мелкий порез, из которого все же тихонько стекала кровь, раскрашивая сиреневый шелк халата, который Том увидел на Билле впервые в их первую брачную ночь.
— Он улетел. А я остался здесь, как будто проклятый…
Тихий пустой голос друга заставил Георга вздрогнуть.
— Том, я тебя не узнаю, – ответил Листинг, просто не зная, как себя вести, потому что то, что происходило с другом… У парня просто не было объяснения, что бы это могло быть. «Если бы речь шла не о Томе, я бы сказал, что это депрессия».
— Он просил меня быть счастливым, ты знаешь… — продолжил Том, словно и не слышал друга. Хотя, может, так оно и было…
— Он бросил все, и уехал… А я?
Георг не понимал, все, сказанное Томом, казалось мужчине совершеннейшим бредом воспаленного сознания. В тот вечер Листинг так и не смог нормально поговорить с Томасом, тот только продолжал нести чушь и заливаться виски.
Гром грянул через два месяца после возвращения Тома из Марокко. Взволнованная секретарша Йорга вызвала Тома в кабинет отца, напугав молодого мужчину, который сразу же решил, что дело в здоровье Каулитца-старшего. Но Йорг оказался вовсе не болен, пожилой мужчина был на грани того, чтобы взорваться от ярости.
— Что это?
На стол полетел конверт с какими-то бумагами, а Том, успокоившийся относительно здоровья родителя, пожал плечами, его мало интересовали какие-то документы, все дела он давно перекинул на Георга.
— Я спрашиваю, что это такое?
Чтобы не злить отца, Том все же поднял конверт и достал содержимое. Руки его затряслись мелкой дрожью, когда парень увидел чек, в котором аккуратным знакомым почерком была вписана сумма, равная двум миллионам евро. А к чеку прилагалась записка, в которой Билл написал только два слова – «возвращаю долг».
— Теперь ты сядешь и объяснишь мне, что происходит, — резко сказал Йорг. – О каком долге идет речь?
Том чувствовал, как к его горлу подкатил горький комок желчи – он и забыл, что его тело так реагирует на страх. А сейчас мужчина боялся – потерять отца он не хотел. Он знал, что вероятность получить прощение Йорга за все, что он натворил, ничтожно мала. Оставшись без Билла, Томас, наконец, понял, что терять – это больно.
— Том, – голос Йорга смягчился. – Расскажи мне все, как есть.
Томас поднял взгляд, встречаясь с темно-карими глазами, так похожими на его собственные, и на него неожиданно накатило то же чувство, что и в аэропорту при последнем разговоре с Биллом – он не посмел солгать.
Каулитц-младший говорил медленно, путаясь в словах, не зная, как объяснить возникновение собственных мыслей и поступков, и постепенно понимая, что он натворил. Йорг молчал долго, а потом спрятал лицо в ладони, мощные плечи вздрогнули. Том не видел слез отца с похорон матери, и молодой парень не смел даже пошевельнуться. Через пару минут Каулитц-старший немного успокоился и снова посмотрел на сына покрасневшими глазами.
— Ты меня ненавидишь? – одними губами прошептал Томас.
— Нет, Том, конечно, нет, – покачал головой Йорг. – Я просто… чувствую себя виноватым, наверно…
— Почему? – спросил парень растерянно.
— Ты мой сын, я воспитал тебя таким… Прости меня.
— Папа, – Том не выдержал и присел перед родителем, сжимая сухие морщинистые ладони. – Тебе не за что просить прощения. Я сам виноват в том, что… Билл… ушел.
— Билл, он… заслуживает другого, – тихо сказал Йорг.
— Я знаю, папа, – отвел взгляд Том.
Они молчали некоторое время, а потом Йорг сказал:
— Я куплю твои акции.
— Что? – Том пораженно выдохнул.
— Том… Ради карьеры в этой чертовой компании ты превратился в чудовище, — голос Йорга напомнил Тому детство, именно таким тоном отец говорил, когда считал какой-то вопрос решенным. – Ты потерял себя и … Билла.
— Ты меня не простишь? – Тому казалось, что в его неожиданно ставшее чувствительным сердце воткнули ржавый гвоздь.
— Тебе не поможет мое прощение, Том, – тихо ответил отец. – Скоро ты это поймешь. И я не могу допустить, чтобы ты остался в компании после всего, что натворил.
Через неделю сделка была оформлена, а Томас Каулитц перестал иметь отношение к бизнесу, ради которого едва не убил любящего его человека.
Томас отложил гитару и подошел к окну, отводя от прозрачного стекла белоснежную органзу, расшитую прозрачным стеклярусом. Сад отца был прекрасен, осенние цветы пестрым, как цыганский платок, ковром украшали землю.
«Томми, любимый, спасибо!» — в воспоминании мелькнули лукавые и счастливые карие глаза и тонкие пальцы, аккуратно обхватывающие стебли цветов.
Это было мучительно поначалу – любовь, словно лава со дна вулкана, поднималась в мужчине, выжигая все то, что прежде составляло его сущность. Каждое воспоминание, каждая осевшая в сознании мелочь вызывала настоящую бурю эмоций и чувств, главным из которых было раскаяние, расплавляющее душу. Мужчина чувствовал себя тягучей массой в руках стеклодува – стоит только сделать одно неверное движение, и готовая фигурка будет признана браком и разбита вдребезги. Только сейчас Томас стал осознавать, что его любили настолько сильно, так беззаветно, что это казалось невозможным. Каждое мгновение Тома кидало в пучины отчаяния от осознания того, что ничего уже нельзя исправить. Билл был потерян для него навсегда.
Георг наблюдал за другом, внутренне содрогаясь – казалось, что Том мучительно и болезненно сбрасывает с себя шкуру, оставаясь беззащитным и уязвимым. Листинга путало то, что бизнесмен все глубже уходит в чувство собственной вины, почти захлебываясь им, как сладким вином.
Том бродил по дому, давно оставленному без прислуги, как призрак самого себя, не зная, чего он хочет и где теперь его место. Он ночевал в комнате для гостей, потому что даже чистые простыни в их с Биллом постели пахли для него мучительно знакомым запахом тонкого нежного тела. Томас даже пытался заставить себя избавиться от вещей Билла, но он так и не смог выбросить даже простой щетки для волос, на которой остался длинный глянцевый волос.
Нервы Тома не выдержали, когда он наткнулся на обручальное кольцо, оставленное мальчиком перед побегом – мебель ломалась в его руках, словно сделанная из стекла, а плотные ткани рвались, как листы бумаги.
И только когда в его пальцах оказалась фотография, где был запечатлен Билл, нежно улыбающийся и чуть щурящийся на солнце, Том упал на обломки кровати совершенно без сил, признавая поражение – он влюбился. Он любит того, кто больше никогда не появится в его жизни.
Глава 2.
— Билли, вставай, – тяжелая мужская ладонь скользила по тонкой спине, обтянутой белой футболкой. – Вставай, уже восемь часов.
Юноша, лежавший среди подушек, натянул одеяло на голову, пытаясь спрятаться от низкого, чуть насмешливого голоса, заставляющего его выныривать из сладких снов.
— Билл, я сейчас тебя водой поливать буду, – голос перешел к угрозам, но веселый тон выдавал благодушное настроение.
Простонав что-то неразборчиво, Билл откинул с лица волосы и повернулся на спину, часто моргая и потирая веки пальцами.
— Дейв, ну ты изверг, честное слово, – капризно захныкал Каттерман, заставив Йоста, сидевшего на его кровати, хмыкнуть.
— Вставай уже, звезда, сегодня много дел, – он хлопнул юношу по коленке, скрытой одеялом.
— Что там, напомни, – Билл потянулся, разминая затекшее за ночь тело, и сел в постели, продолжая зевать.
— Интервью, а потом перелет до Лос-Анджелеса.
— О, не так скучно, как я думал, – повеселел Билл и поднялся с кровати, снимая с себя футболку. – Я в душ, а ты закажи пока завтрак, хорошо?
— Иди уже, – махнул Девид, беря пульт от телевизора.
Через полчаса юноша вышел из ванной, как говориться, при полном параде – уложенные лаком волосы, синие джинсы, провокационно подчеркивающие длиннющие ноги, черная тонкая кофта, не скрывающая пирсинга, за который Дейв до сих пор не мог его простить, и неизменный макияж.
— Это был рекорд, – Йост картинно изогнул бровь, поглядывая на дорогие часы на запястье.
— Отстань, – отмахнулся юноша и втянул носом воздух, как гончая. – Тосты с джемом? Обожаю.
Присев на кресло, Билл схватил чашку с кофе, который, хоть и успел немного остыть, оставался вкусным, и аппетитно захрустел поджаренным хлебом.
— Ты так выглядишь, будто тебя не кормят, – заметил Дейв с легкой улыбкой.
— Я не ел со вчерашнего обеда, – обиделся парень, но не перестал поглощать содержимое подноса, принесенного обслугой.
— А после концерта? – спросил Йост, наливая кофе себе и Биллу.
— Там все было мясное, честное слово, – буркнул Билл, с трудом проглотив слишком большой кусок. – В итоге я съел только три фруктовых канапе, а когда пришел в номер, осталось только желание лечь спать, поэтому я не стал ничего заказывать.
— Бедный ребенок, – покачал головой Йост, вызвав улыбку у юноши.
Через полчаса они спускались в фойе гостиницы, расположенной в центре Нового Орлеана. Билл привычно спрятал глаза за стеклами огромных черных очков, а Дейв, оглядываясь вокруг, надеясь заметить вездесущих папарацци.
— Так, сейчас едем в студию, интервью будет проходить в прямом эфире, потом ты споешь…
— Группа тоже будет? – удивился Билл.
— Нет, просто приедет гитарист, тоже какая-то знаменитость местного масштаба, он тебе сыграет.
— А какую песню-то? – для Билла новость о предстоящем мини-выступлении стала неожиданностью. Впрочем, вполне возможно, что Йост его предупреждал об этом, но юноша, иногда теряющийся в сумасшедшем ритме жизни, просто забыл.
— Ну, я думаю, выгодно будет пропиарить новый альбом, – пожал плечами Девид. – «Run to You» будет идеальным вариантом.
Билл чуть поморщился – эта песня была очень личной, юноша даже не знал, как решился все-таки показать ее Дейву, и тот, почуяв успех, как настоящий продюсер, буквально заставил Билла ее записать.
Студия встретила их суетой множества снующих вокруг людей, странными пронзительными сигналами, которые заставляли людей вздрагивать и пытаться перемещаться в пространстве еще быстрее.
— Мистер Кейтмен? Рады вас видеть, – юноша узнал ведущего программы, в которой ему предстояло участвовать.
— Взаимно, – Билл пожал крупную мужскую ладонь, про себя отмечая, что этот американец явно не из породы изнеженных селебрети – кожа на его ладонях была грубой, а рукопожатие сильным.
— Программа стартует через полчаса, гример ждет вас, Алекса вас проводит, – тут же рядом появилась молодая женщина, одетая в простые джинсы и футболку.
— Прошу за мной, – по ее поведению угадывалось, что в своей работе она была профессионалом, и появление в студии звезды американской рок-сцены ее не сильно впечатлило.
Гример тоже оказался весьма сведущ в своем деле – на подготовку Билла к съемкам у него ушло не более двадцати минут, а результат был весьма качественный – юноша не заметил ни малейшего изъяна в собственном отражении.
Интервью оказалось достаточно необычным – Билл ожидал, что его, как не раз до этого, будут спрашивать всякие банальные вещи, но в этот раз подборка вопросов его приятно удивила – Сэмюэль, ведущий шоу, выяснял, как Билл относится к проблемам экологии, терроризму, финансовому кризису и новому президенту. Юноша действительно увлекся беседой, поэтому не сразу смог совладать с собой, когда прозвучал очередной политико-социальный вопрос.
— Билл, а что вы думаете по поводу того, что все больше штатов принимают законы о легализации однополых браков?
Дейв дернулся, наблюдая за подопечным из зрительного зала, пытаясь предугадать, какую реакцию вызовет вопрос. Ведь никто не знал о прошлом Билла по ту сторону океана.
— Я… Думаю, каждый имеет право жить так, как ему хочется, – уклончиво ответил юноша, а его продюсер поморщился – такой ответ вызовет неоднозначную реакцию публики.
— А для вас это возможно? – Сэмюэль был хорошим журналистом, поэтому заметил, что нашел болезненную точку в сверкающей броне своего гостя.
Билл постарался, как говорят, удержать лицо, но его пальцы судорожно сжали край кофты.