Все случилось весной.
Снег в Столице уже почти сошел, и слякоть на улицах оказалась непобедима, несмотря на все усилия коммунальных служб. Под ногами чавкало и хлюпало, пахло талой водой, зато небо, наконец, очистилось и радовало глаз наивной голубизной. Виктор Дарьевич решил прогуляться, пока Медицинская гэбня ждала служебного такси – шофер как раз отправился на дозаправку, не мог раньше озаботиться. Остальные головы были не против разойтись на время, потому что обсуждать что-то на улице, да еще в непосредственной близости от здания, где размещалось Бюро Патентов, все равно было не с руки.
Виктору Дарьевичу хотелось подумать.
В этот раз встреча Бюро Патентов с Медицинской гэбней не ограничилась напоминанием о пристальном внимании Европ к росским разработкам (до чего утомили, недоразвитые: мало того, что своего изобрести не могут, так и в краденых работах понимают с пятого на десятое) со стороны Бюро Патентов и просьбой о дополнительном финансировании со стороны Медицинской гэбни. Уже ближе к концу встречи Бюро Патентов заявило, что собирается отправить на лечение в Медкорпус нового пациента. Пациент, сказало Бюро Патентов, был невероятно талантливым инженером, но в последнее время так старательно напрягал гениальные мозги, что его светлый разум перенапряжения не выдержал. Усталый гений всюду стал видеть заговоры, порывался сбежать за границу и был перехвачен в считанных метрах от поезда на Бедроград, откуда намеревался отправиться морем в Латинскую Америку. Теперь ему требовался курс лечения и постоянный присмотр, и Бюро Патентов надеялось, что Медкорпус обеспечит бедному больному и то, и другое.
Медицинская гэбня согласно кивнула, после чего Виктор Дарьевич решил уточнить кое-какие детали. Потому что пациент пациенту рознь. И если Бюро Патентов просто решило устроить склонному к побегам гению отдых в стерильных объятиях Медкорпуса, то это дело житейское. И палата свободная найдется (мало ли площадей), и пятиразовое питание обеспечится (мало ли средств), и курс лечебных процедур проведется (мало ли лекарств). И неусыпный присмотр обеспечить можно – зря, что ли, Медкорпус держит при себе некоторое количество обученных людей с оружием. Люди эти в последнее время сидели без работы и наверняка начинали тосковать, хотя по их сосредоточенным лицам трудно было что-то разобрать. Вот и пригодились бы, пока всю бумагу на «крестики-нолики» не извели. Но все это не имело к Виктору Дарьевичу ни малейшего отношения. Скорее уж гения стоило бы сдать Горяченькому Врату Ладовичу, который, помимо прочего, отвечал еще и за АХЧ и обеспечил бы предмету забот Бюро Патентов подходящий режим. Поэтому Виктор Дарьевич аккуратно осведомился, насколько пациент – пациент.
Бюро Патентов старательно оскорбилось на намек и, покачав головами, еще раз подчеркнуло, что светлейший разум росской инженерии находится в плачевном состоянии. Посему Бюро Патентов надеется, что Медицинская гэбня, а в особенности Виктор Дарьевич как заведующий Когнитивной Частью, приложит все усилия, чтобы излечить этот разум как можно скорее.
Что ж, расстройство психики – тоже дело житейское, а Виктору Дарьевичу еще и стоило поблагодарить Бюро Патентов, если случай был на самом деле интересным. И он с куда большим удовольствием потратил бы время на этот случай, чем, к примеру, на грядущее выступление по радио в научно-популярной передаче – угораздило же! Поэтому Медицинской гэбне оставалось только спросить, когда именно фаланги и их цепной Силовой Комитет доставят в Медкорпус беглого гения. Чтобы морально подготовиться к этому явлению.
И вот тут началось что-то странное.
Бюро Патентов секунду помедлило и непринужденно ответило, что ни фаланг, ни Силового Комитета ждать в ближайшее время не стоит. И лучше обеспечить доставку пациента в Медкорпус силами самого Медкорпуса. Не зря ведь при нем состоит штат специально обученных людей? И вообще, если в ближайшее время кто-нибудь из фаланг завернет на территорию, подведомственную Медицинской гэбне – прогуляться и побеседовать о природе и погоде – то оному фаланге совершенно необязательно знать, кого и как там лечат. Нежелательно даже.
Виктор Дарьевич в задумчивости пнул камешек, оказавшийся на его пути. Камешек ускакал вперед и нашел бесславную кончину в луже. Что-то неприятное ассоциировалось у Виктора Дарьевича с этим камешком. Концы в воду…
Что Бюро Патентов не обязано посвящать Медицинскую гэбню в свои планы – это понятно. Где первый уровень доступа, а где пятый. Но Бюро Патентов, которое призывает Медкорпус укрывать информацию от фаланг? Не разрешает, не позволяет не давать отчет людям в сером, а прямым текстом велит ничего не разглашать?
Нет, это было, несомненно, приятно. Чем меньше фаланг будет шататься по территории Медкорпуса, тем лучше. Но непонятно. А непонятное Виктор Дарьевич предпочитал расковыривать до тех пор, пока оно не становилось понятным или хотя бы пригодным для исследования.
Все это, конечно, нужно было обсудить гэбней, но сначала следовало добраться до Медкорпуса, а шофер все задерживался – и где только таких набирают, дефективных?
Вот на мысли о дефективных Виктор Дарьевич и столкнулся с цветным пятном в форме человека. Перед глазами мелькнуло что-то огненно-красное в сочетании с невозможно зеленым, что-то сверкнуло, Виктор Дарьевич пропустил мощный толчок в грудь, попятился на несколько шагов и разглядел нарушителя своих размышлений, который не удержался на ногах и приземлился в ближайшую лужу на ягодицы.
Первым побуждением Виктора Дарьевича было вытащить дефективного из лужи и сдать Врату Ладовичу, у которого пара сотрудников как раз с большим энтузиазмом изучала явление дальтонизма. Если бы Виктор Дарьевич не погрузился так глубоко в свои мысли, он наверняка бы заметил раньше это цветастое недоразумение, которое моргало в луже, задрав колени куда-то к ушам, и худобой и буйством красок напоминало какое-то ядовитое насекомое.
Дефективный поднялся сам, близоруко сощурился на Виктора Дарьевича (нет, определенно, у него что-то не то было с глазами) и развел руками.
– Извините.
– Ничего страшного, – отозвался Виктор Дарьевич и даже сделал шаг в сторону, давая место на сухом пятачке асфальта, где можно было отряхнуться.
Дефективный выловил из слякоти слева от себя очки-хамелеоны (вот что сверкнуло в воздухе, значит), повертел в руках, как будто сомневаясь, и со вздохом вытер о собственный красный плащ, который и без того был испорчен. Нацепил очки на нос, извернулся кренделем и попытался заглянуть себе за спину, чтобы оценить ущерб. Должно быть, не преуспел, потому что вдруг повернулся спиной к Виктору Дарьевичу и спросил:
– Все совсем безнадежно?
– Да, – честно сказал Виктор Дарьевич, потому что этот плащ был безнадежен еще на стадии идеи. Что до человека, который позволял себе носить такую вещь вместе с зеленым шарфом с бахромой, бегать по улицам и сбивать с ног людей, то все было не так однозначно. Грамотно подобранная терапия исправляла и не такие печальные случаи.
– Попробую сдать в химчистку, вдруг спасут, – вздохнул обладатель плаща, развернулся и вдруг широко улыбнулся. – А пока – не все ли равно, в чем спешить на разнос к начальству?
Он говорил очень правильно, четко, как будто на машинке печатал. Но это не мешало ему нести околесицу. «Разносов» Виктор Дарьевич не признавал. Если подчиненный натворил что-то совершенно ужасное, то должен сообразить это еще до того, как начальство решит устроить ему разнос, и все силы бросить на работу над ошибками. И зачем тогда объяснять ему в грубых выражениях, как он неправ, если это и так ясно обеим сторонам? А если не сообразил, не бросил и не ясно, то зачем Виктору Дарьевичу такой безмозглый подчиненный?
Вот и этот, в плаще, тоже – зачем? В принципе, имеется в виду, в рядах подчиненных Виктора Дарьевича его не было. Он бы запомнил.
Тут плащеносец бросил взгляд на запястье, обернутое массивным браслетом наручных часов, вскричал: «Ебучий случай! Еще три минуты – и меня порвут, как Набедренных оппозицию!» – и помчался куда-то со скоростью курьерского поезда. Теперь из-за пятен на плаще он еще больше походил на экзотическое крылатое насекомое. Ну точно, дефективный.
За спиной надрывно квакнул клаксон. Такси наконец подъехало, и Медицинская гэбня забиралась в салон.
***
– На моей памяти такого не было, – сказал Горяченький (Врат Ладович, Диагностически-прогностическая Часть и Общая Терапия).
– Но вряд ли Бюро Патентов что-то пояснит, – сказал Заглодов (Юр Карпович, Хирургическая Часть).
– Чем меньше фаланг, тем лучше, – сказал Рыжов (Валентин Ананьевич, Инфекционная Часть).
– Хотя бы пациент настоящий, – сказал Виктор Дарьевич.
Пациент на самом деле оказался пациентом, в этом Виктор Дарьевич убедился лично на осмотре, который провел безотлагательно, когда специальные люди привезли достояние росской инженерии в Медкорпус. Специальных людей Виктор Дарьевич отослал (еще начнут дергаться не к месту, а тревожная кнопка в любой палате есть) и пошел знакомиться с гением.
Гений был высок, массивен и стрижен под Коленвала. Даже в просторной палате он занимал много места. А старался занимать поменьше: сел на край постели, скорчился, обхватил круглую голову ширококостными руками. Когда Виктор Дарьевич вошел, пациент даже не шевельнулся. И только услышав прямо перед собой вежливое «здравствуйте», поднял глаза, посмотрел неприветливо и мрачно.
– Как вы себя чувствуете?
– Не ваше дело.
– Ну почему же, – возразил Виктор Дарьевич. – Вы, уважаемый, находитесь сейчас в Медкорпусе, и мне, как врачу, есть дело до вашего состояния. Если с вами все в порядке, то, конечно, мне лучше заняться другими пациентами.
– Пациентами, – хмыкнул человек на постели. – Скрутили, держали под замком, теперь сюда привезли… Так у вас обращаются с пациентами? Уважаемыми?
– По-разному, – пожал плечами Виктор Дарьевич. – Пациенты разные бывают, не позволяем им навредить себе и другим.
Скрутили его, скажите, пожалуйста, нежности какие. Можно подумать, измывались над ним. А ведь сидит себе на больничной койке, жив, цел и не в смирительной рубашке. Медкорпус своих личных фаланг натаскивал на то, чтобы больных доставляли по назначению ласково, без лишних синяков. К чему бесполезное насилие, когда существует полезное? Открыл в себе садиста – пусти наклонности на благо науки, в ней есть, где развернуться. А гения этого и вовсе пальцем не тронули, Виктор Дарьевич спрашивал.
– Навредить, говорите, – пациент произнес это слово как будто с удовольствием. – А вы вот не боитесь, доктор, что я сейчас возьму и сверну вам шею? Сил у меня хватило бы.
Виктор Дарьевич боялся не слишком. Потому что тревожная кнопка. И медбратья поблизости. Иногда Виктор Дарьевич удивлялся, как некоторые медбратья умудрились не надеть плащи сотрудников Силового Комитета. А вот поди ж ты, что любовь к науке делает с человеком, пусть даже этот человек науке не может ничего дать, кроме крепких рук и преданности.
– Вы не бойтесь, – продолжил пациент, – не сверну. Я не такой, как вы все, я не убийца.
Виктор Дарьевич еще не решил, можно ли считать это оскорблением или нет, потому что не успел поставить предварительный диагноз. Если человек и правда болен, то его слова стоит рассматривать только как индикатор текущего состояния. А вот если нет – увольте. Ну кто в здравом уме будет искать в Медкорпусе – в Медкорпусе! – убийц? Чушь какая.
– А кого вы имеете в виду под «всеми»?
– Вы не притворяйтесь непонимающим, доктор, – пациент тяжело пошевелился и снова застыл, немигающим взглядом уставился на Виктора Дарьевича. – Вон, у вас и рубашка… и галстук завязан так, что сразу видно – вы с ними.
Галстук у Виктора Дарьевича был куплен сто лет назад. Он бы и вовсе его не носил, зачем эта удавка нелепая, но гэбня сказала: непрестижно заведующему без галстука, особенно когда ему лет всего ничего, и то и дело с ординатором путают. Пришлось купить и время от времени таскать на шее, особенно если предстояла встреча с Бюро Патентов.
– А с ними – с кем?
– С предателями, – отрезал больной, и Виктор Дарьевич решил, что оскорбляться все-таки нет смысла. – Предателями родины, которые только и мечтают продать росские земли и народ Европам. Сидят четыре гниды, за всех решают… Скоро в десны с Европами целоваться будут, а всем все равно. Было несколько нормальных людей, так и тех… кого купили, кого убили, кому голову задурили. Меня купить и задурить не удалось – и вот он я, тут сижу, с вами балакаю… Пишете, небось, доктор? На кассетку? Пишите, пишите. Все равно ничего не узнаете. Чертежи я сжег, а без чертежей Европы не взлетят. У других умишка маловато, не разберутся. Так что пусть вы меня тут сгноите, а своего не получите. Нечего предателям крылья давать, пусть ползают, где им место.
Картина прояснялась так стремительно, что даже неинтересно было. Светлейший ум росской инженерной мысли страдал от банальнейшей параноидальной шизофрении и строил теорию заговора вместо того, что он там должен был строить по задумке Бюро Патентов. И куда смотрели, спрашивается? Надо было брать больного под руки и оставлять на попечение Когнитивной Части еще давно, пока он ничего жечь не начал и не видел признаков заговора в чьих-то галстуках. То-то Бюро Патентов нервозно бровями в разговоре шевелило. Распустили своего гения. Точнее, запустили.
– Меня зовут Виктор Дарьевич, – Виктор Дарьевич протянул руку для пожатия, больной ее проигнорировал, отвел глаза. – Я заведую здесь Когнитивной Частью. Мы теперь с вами, – он мысленно пробежал глазами по тонкому желтоватому листку, который гэбне вручили в серой картонной папке, – Лавр Сандриевич, будем видеться часто, тогда и расскажете мне о заговоре с Европами, а я обязательно выслушаю. А пока вам лучше остаться у нас. Здесь отличные условия и никаких европейских заговорщиков нет.
– Доносить побежали? – хмыкнул пациент, по-прежнему не глядя на Виктора Дарьевича. – Бегите, выслуживайтесь, они там уже все стулья протерли, пока ерзали от нетерпения. Так и передайте, что Лавр ничего не скажет. А что, доктор, ждать мне вечером незваных гостей? С оружием, с паяльником?
– Ни в коем случае, – решительно заверил Виктор Дарьевич, про себя изумляясь Бюро Патентов, которое прохлопало такой вопиющий случай. – А если кто-то придет, его не пустят. Вы видели наших медбратьев? Мимо них никакой шпион из Европ не проберется.
Больной не ответил, и Виктор Дарьевич вышел, унося первое впечатление и предварительный диагноз.
О визите к пациенту Виктор Дарьевич вкратце рассказал гэбне.
– Ну и отлично, – сказал Юр Карпович. – Будет у тебя одним пациентом больше. Все лучше, чем какие-то мутные дела. А фаланг мы бы и так к больному не подпустили.
– Любопытно, – сказал Валентин Ананьевич. – Зачем фалангам может понадобиться больной так, что об этом нас отдельно предупредили?
– Даже не это любопытно, – возразил Врат Ладович. – Фаланги везде норовят сунуть свой нос, в этом никакой тайны нет. А вот почему пациенту ни в коем случае нельзя с фалангами встречаться? Не из-за них ли у этого Лавра Сандриевича болезнь прогрессировала?
Такого Виктор Дарьевич не исключал. По его мнению, любой фаланга мог оказывать отрицательное воздействие на неокрепшую психику одним своим присутствием. Не люди, а психотронное оружие в серой обертке. А гении – натуры тонкие, сложные. Только тогда приходилось возвращаться к тому же вопросу: на кой леший гений сдался фалангам?
– Бюро Патентов могло бы и расщедриться на информацию, – в сердцах сказал Виктор Дарьевич. – Как я из его имени и адреса, которые они любезно прислали, должен вытащить причины болезни? По теоретическим выкладкам Фрайда? От фаланг пусть хоть само его существование скрывают, а от нас-то зачем?
– Ну так и пошли им запрос, – посоветовал Врат Ладович. – С обоснованием. В архивах пошурши. И веди этого Лавра. А как от пациента информацию получать, не мне тебя учить – кто тут заведующий Когнитивной Частью?
Врату Ладовичу хорошо было говорить: Врату Ладовичу не надо было оставлять проблемного пациента за собой, он отдал эту сомнительную честь Виктору Дарьевичу. Оно и понятно, у Врата Ладовича своих дел хватало, и административная работа не сама по себе делалась, да и сотрудник один, из замзавов, в последнее время вроде бы на сторону смотрел, скотина такая. А у Виктора Дарьевича времени излишек, что ли? Нет, случай обещал быть интересным, но…