====== Пролог ======
Мисаки представлял свою жизнь как яблоню: вот он — крохотный росточек, проклюнувшийся из теплого, напитанного жизненными силами чернозема. Он тянет свои первые нежные листья навстречу солнцу, ласковому дождику, заботливым рукам родителей-садовников. Он тянется ввысь, к весеннему ярко-голубому небу, он становится сильнее: уже не хрупкий побег, но гибкий прутик, все так же настойчиво оберегаемый от любого малейшего дуновения ветра. И вот, наконец, гибкий прутик зазеленел первыми веточками, их все больше, они все увереннее стремятся ввысь ко всему новому и неизвестному. Когда-нибудь на юном деревце распустятся первые цветы, когда-нибудь... когда-нибудь из цветов появятся яблоки, созреют чудесные золотистые плоды с пряным медовым вкусом, рассыпчатой мякотью, тающей на языке... Нужно только время, и он станет сильным, он сможет все, что захочет, время пройдет, и будет все.
Мисаки еще не знал, что бывают грозные ветры и молнии, ледяные ливни и град, что за весной, летом, осенью всегда приходит зима. Мисаки понимал, что когда-нибудь надежные руки садовников ослабеют, но тогда... тогда, он думал, его большая, раскидистая крона накроет их и защитит от всех невзгод, а чудесных золотых яблок всегда будет вдоволь, чтобы сделать счастливыми всех: и мамочку, и папочку, и братика...
Но однажды, в ненастную, непроглядную ночь не стало больше добрых садовников, исковеркана оказалась цветущая поляна его маленькой жизни, его крохотное деревце оказалось сломлено у самой земли.
Мисаки было всего восемь лет. Тогда он, переживая свое первое настоящее и уже такое огромное горе, впервые понял: если хочет жить, должен жить сам, сам совершать поступки, принимать собственые решения и сам за них отвечать. Отвечать не только за себя, но и за тех, кто дорог. Чувство вины так никогда и не оставило Мисаки. Сам того не осознавая, он жил теперь ведомый собственным чувством вины и отвестственности. Каждый день, который он проживал, каждое решение, которое принимал... он был обязан: погибшим родителям, доброму и самоотверженному братику, самим Мисаки выдуманным ожиданиям и... Усами Акихико.
День за днем проходила жизнь, и он жил как было решено однажды; день за днем крохотный жизнелюбивый побег с новыми силами тянулся к солнцу от самого основания однажды переломленной яблоньки. Мисаки казалось, росток стал сильным, красивым деревом...
Мисаки казалось? Казалось?! Казалось!
Он не заметил, что уже давно в самой сердцевине его души поселился червячок, имя которому «сомнение», он сегодня окончательно понял, что его яблонька сгнила изнутри и теперь оказалась сломана первым же порывом зимнего ветра.
Мисаки вытащил из принтера своего любовника лист бумаги и осторожно опустился в его рабочее кресло, лишь бы не обнаружить своего здесь присутствия. «Усами-сама...» – официально-почтительно написал парень и задумчиво принялся вертеть в руках дорогую позолоченную ручку с пером. Не так-то просто писать прощальное письмо человеку, с которым ты прожил бок о бок, спина к спине три полных года. Может было бы проще писать, проживи их Мисаки лицом к лицу, глаза в глаза с этим человеком? Может, не пришлось бы и вовсе писать эти ужасные слова, может все было бы по-другому, и ни одной подобной мысли даже не зародилось в голове? И жизнь не казалась бы такой невыносимой и неправильной? Для этого, наверное, кто-то из них должен быть совсем другим человеком. Но жизнь не терпит всех этих «бы» и сослагательных наклонений. Поэтому Мисаки внезапно осознал, что весь его мир не принадлежит ему, и сам он себе тоже не принадлежит и не принадлежал никогда. Едва ли не единственное, что теперь казалось по силам решить, – это жить дальше или умереть без особых сожалений.
Мисаки изорвал бессчетное количество черновиков своего прощания – весь рюкзак был набит ворохом истерзанной бумаги. Не осталось ни одного чистого листа. Наконец на прохладную поверхность стола легла большая студенческая тетрадь, раскрытая на последней странице. Крупные неровные иероглифы, детский почерк и недетский смысл...
«Усами-сама, спасибо Вам за все. Я навсегда останусь Вашим должником, но теперь у меня нет больше причин злоупотреблять Вашим гостеприимством, потому что сегодня меня исключат. Я не уверен больше ни в себе, ни в людях, ни в своих чувствах, ни в правильности своей жизни вообще. Простите меня, я не смогу оправдать ваши с братиком ожидания. Я старался быть лучше, чем есть, но ничего не вышло. Вы всегда были правы, я конченый идиот, и в итоге превратился в бесполезное ничтожество. Кроме меня никто не сможет этого исправить, если шанс вообще существует. Я должен узнать, зачем живу, должен хотя бы попытаться стать самостоятельным человеком. Не хочу, чтобы меня искали. Я знаю, у Вас всегда достаточно сил изменить любое мое решение, на этом я и погорел, но не вмешивайтесь больше в мою жизнь, живите своей. Мисаки»
Мисаки закинул рюкзак за плечи, обвёл взглядом идеально прибранную напоследок комнату, пытаясь запомнить ее во всех мелочах, выложил ключи на тумбочку у входа и захлопнул за собой дверь. Теперь возврата к прошлому больше не было, путь в квартиру отрезан, письмо будет прочитано, а если так, то Мисаки Такахаши оставалось стиснуть в кулак остатки гордости и следовать своему обещанию. Это была его последняя надежда обрести себя.
====== Глава 1 ======
Возврата к прошлому больше не было, не должно было быть. Мисаки заставил себя повернуться спиной к дому Усами Акихико и шагать как можно дальше и быстрее от этого места, где еще несколько дней назад он сам себе казался счастливым. Теперь это ужасное слово “кажется” пожирало душу Мисаки, отбрасывало грязно-серую тень на самое светлое воспоминание, как компьютерный вирус по цепной реакции повреждает все новые и новые файлы, пока не взломает все до последнего.
Все ведь было хорошо. Хорошо? Наверное... или не было? Мисаки и Акихико жили вместе долго, даже очень долго по меркам такого молодого и неопытного человека. Все эти объятия, поцелуи, и... то, и это... Мисаки до сих пор даже сам с собой стеснялся называть вещи своими именами. Все эти проявления романтики и физического влечения со стороны Акихико смущали, возмущали, и все равно не были неприятны, даже наоборот, были приятны до безобразия и желанны, но... всегда навязаны. Никогда, ни разу, думал Мисаки, Усаги-сан не прислушался ни к единому доводу, ни к одному возражению... Как если бы Он хотел, и остальное было неважно. В любое время дня и ночи, в любом месте, чем бы ни был занят Мисаки, о чем бы ни думал, как бы себя ни чувствовал, он должен был сдаться на волю Акихико. “Я люблю тебя, Мисаки”, – раз за разом повторял писатель. – “Ты только мой!
Мисаки, скажи, что любишь меня!” Но как, как можно заставлять человека говорить подобные вещи?! Этого Мисаки никак понять не мог, и чем больше давил Акихико, тем труднее было вымолвить хоть звук, хоть взглядом обнаружить свою привязанность, все труднее становилось признаваться даже себе.
Как можно заставлять любимого человека делать все только для тебя, проводить время только с тобой, общаться только с тобой, отпугивать любых друзей, ограждать от знакомств?! Мисаки никогда этого не понимал, но поначалу подобные мелочи казались даже милыми. Поначалу. Дальше, когда хоть какое-то доверие должно было зародиться между нормальными возлюбленными, становилось только хуже. Мисаки не видел доверия к себе! Совсем, никакого.
И чем больше проходило времени, тем сильнее ощущал: что бы он ни делал, это в первую очередь его обязанность. Содержать в чистоте огромную квартиру, стирать, гладить, готовить, ходить в магазин, обслуживать гостей, следить за режимом дня своего домовладельца, контролировать даже его работу. Всегда быть в дружелюбном настоении, не ворчать, не возражать, в любой момент быть готовым с радостью отдаваться любовным утехам в любой позе и на любой поверхности... В этом списке не хватало разве что воспитания детей, но опять же если вспомнить, что Великий и Божественный Усами Акихико своим эгоизмом и требовательностью мог переплюнуть любое, самое капризное дитя, то и ребенок у Мисаки как бы случился.
А еще был университет. Никто ведь не отменял необходимости посещать лекции, проходить практические занятия, семинары, коллоквиумы, лабораторные работы, выполнять домашние задания. Университет Мицухаши на самом деле был одним из самых престижных вузов страны. Мисаки когда-то давно решил для себя воплотить мечту братика, поступить в Мицухаши на тот самый экономический, который пришлось бросить Такахиро, чтобы поднять братишку. Решил, поставил на уши брата, брат поставил на уши Акихико, Акихико, наконец, поставил в мозги незадачливого абитуриента необходимое количество знаний и “поступил” Мисаки в вожделенный вуз. Вот только Мисаки слишком поздно понял, как был неправ. Он лгал брату, Акихико, себе, преподавателям, сокурсникам, лгал что умеет учиться, сможет набрать баллы и написать диссертацию, будет работать по специальности, добъется успеха. Мисаки не смог ничего этого и не мог даже признаться себе, что не тянет программу, не любит и не понимает специальность, не хочет изучать экономику, вообще не может видеть свой вуз. Он банально сдулся. После всех надежд, на него возложенных, всех денег на него потраченных, всех своих немалых усилий Мисаки не мог сознаться, что ошибся. Все просто, он действительно был обязан брату и Акихико. А еще существовало мнение окружающих. Мисаки не мог позволить себе опозориться после того как весь университет стараниями Усаги с первого же дня показывал на него пальцем; после того как все эти надменные аристократы из семьи Усами вертели Мисаки себе на потеху как диковинной куклой, смотрели как на забавный гибрид домашнего питомца и горничной; после того как все эти редакторы, издатели, директора, соратники и конкуренты в угоду Великому и Божественному Усами-сенсею участливо делали вид, что воспринимают его мальчика всерьёз. Именно так. Мисаки до ужаса устал быть всего-лишь мальчиком Усами Акихико, устал принадлежать, устал соответствовать. Мисаки думал, что сильный, и продолжал тянуть эту лямку, потому что не видел выхода.
Усталость сменилась отчаянием, когда выхода действительно не стало. Все случилось так быстро и незаметно, всего пара недель очередной сессии. Мисаки так устал, что абсолютно перестал хоть как-нибудь успевать и завалил подряд сразу все экзамены из программы семестра. Он раз за разом пытался пересдать, но паника брала верх, и мысли рассыпались как горох.
В тот вечер он вернулся домой раньше обычного после дополнительных занятий перед решающей пересдачей. Комиссия постановила, что если ключевой экзамен завтра будет сдан, то Мисаки Такахаши, так и быть, допустят до очередной пересдачи остальных предметов. Если же нет... Это был последний шанс. Один вечер и ночь наедине с учебниками и конспектами теперь решала вопрос всего дальнейшего обучения. Мисаки машинально привел в порядок кухню и поспешил в свою комнату, не тратя время ни на перекус, ни на кофе, который сейчас был жизненно необходим, чтобы углубиться в чтение. Он не сразу сообразил, что Усаги уже вернулся, когда хлопнула входная дверь, и не откликнулся, когда писатель прокричал:
- Мисаки, ты дома?!
Лишь дочитав параграф до точки, минут десять спустя, Мисаки решил обнаружить свое присутствие хозяину, поздороваться и разогреть ужин. Парень выскользнул из комнаты, неслышно шагнул на галерею и отпрянул. Хозяин квартиры вернулся домой не один. Мисаки прислушался, пытаясь сообразить, будет ли уместнее его присутствие или, наоборот, отсутствие. Негромкие голоса не обманули парня, тон холодный, раздражение говорящих, а точнее, говорившего, не слышимо уху, но ощущается всей поверхностью кожи.
- …Акихико, тебе давно пора заканчивать этот цирк. Я уверен, за три года ты должен был наиграться в этого мальчишку. Тебе тридцать, ты наследник гигантского состояния и положения в обществе, тебе давно пора остепениться и перенять часть дел. Я уже понял, что в вопросах управления на тебя положиться нельзя. Что поделать, гуманитарий… Я согласился, что женить тебя на девушке из приличной семьи не получится. Я надеюсь на Харухико в вопросе наследования, но Акихико, хотя бы выбери себе достойного... партнера! В конце-концов, ты не один такой... особенный среди нашего круга. Возьми, к примеру, наследника рода Исака. Вот тебе достойная пара. И ведь тоже к отцовской досаде глупостями занимается, в игрушки играть не перестанет. Ты понял, что я имею в виду.
Мисаки понял, что. Точнее, кого только что назвали игрушками. И Акихико не мог не понять. Но почему он молчал?! «Усаги, почему ты молчишь? Как ты можешь молчать сейчас?!» А Усами все не останавливался. Множество омерзительных слов вливалось в сознание парня, застывшего у своей двери. Он не мог увидеть говорившего, но буквально слышал это выражение гадливости, эту высокомерную ухмылку на благородном, породистом лице.
- Сын, ты же видишь, насколько он зауряден! Тут не пахнет приличным происхождением, это еще полдела! Ни воспитания, ни образования, ни способностей, да-да, я наводил справки в университете, он полный ноль! Что он читал, что он видел?! Акихико, его кругозор не шире этого блюдца! Внешность?! Самая обыкновенная, если не сказать хуже! Я понимаю, чем он тебя взял. Он молод и хорош в постели. Я читал твои романы. Если он хоть вполовину так хорош, то понятно, чем тебя держит! Но три года! Три года держаться за него ради секса и отпаренных брюк?! Прости, Акихико, похоже, я переоценил твой здравый смысл.
Мисаки стоял, затаив дыхание и ждал, когда же наконец его любовник прервет отца. «Усаги! Чертов Усаги, вели ему заткнуться! Возрази ему хоть что-нибудь! Только не молчи! Я знаю, все эти слова правда, но ты всегда находил что сказать!..» И писатель заговорил:
- Отец, я знал, что именно это услышу. Ничего нового. Ну разве что посоветую фантазировать поменьше, читая мои книги, а лучше не читать вовсе. Там и десятой доли правды нет. Не нужно брать за основу образ Мисаки из моих историй, в эпиграфе всегда есть небольшая пометка на этот счет.
- О, так ты признаешь, в постели он тоже не блещет.
- Отец, время!
- Ты прав, мне пора.
До ушей Мисаки долетела пара легкомысленных смешков, вздох дивана, освобожденного от тяжести двух мужских тел, перестук щегольских туфель по паркету... «Они пришли в дом и даже не разулись!» Еще один непринужденный смешок Усаги, еще несколько его коротких фраз, хлопок запертой двери. Окончание разговора парень уже не слушал, сказанного было достаточно, несказанного было даже слишком много.
====== Глава 2 ======
Мисаки не понял, как долго еще стоял у двери своей комнаты. Все его тело сковал самый настоящий ужас, липкий, холодный. Как после ночного кошмара, когда уже становится понятно, где заканчивается сон и начинается явь, но дыхание продолжает срывается и глаза таращатся в темноту, отыскивая знакомые предметы, лишь бы не увидеть чудовищный образ снова.
Мисаки было так же страшно. Коленки и пальцы тряслись мелкой дрожью, когда он начал приходить в себя после услышанного. Парень медленно, касаясь рукой стены, побрел в сторону кухни, нетвердыми шагами преодолел ступеньки, и уже увереннее, с ускорением добежал до раковины. Он плескал в лицо ледяной водой до тех пор, пока от холода не застучали зубы и не отпустило животное желание набрать раковину целиком, до краев, опустить лицо как можно глубже и утопиться со стыда и злости раз и навсегда.
«Это было бы слишком глупо. Даже для такого примитивного придурка как я!» Мисаки вытащил из выдвижного ящика у раковины пластиковую белую банку, задумчиво погремел содержимым, посмотрел на этикетку – та самая банка, которую достает Усаги, когда проблем становится слишком много. Негнущимися пальцами парень начал выковыривать таблетку из узкого горлышка – бесполезное занятие. Мисаки резко перевернул и вытряхнул банку на ладонь. Крупные глянцевитые драже потоком хлынули врассыпную сквозь пальцы.
- Твою ма-ать! – выругался обычно сдержанный Мисаки. Он заглотил пару кругляшков, оставшихся в руке, поспешно запил все стаканом воды и опустился на четвереньки подбирать с пола рассыпанное лекарство. «По хорошему, смести бы все на совок и благополучно похоронить в мусорном ведре, но кто его знает, что это на самом деле за таблетки... где Усаги их берет?.. сколько они стоят?..» Таблетки подействовали быстро: Мисаки едва ли успел сделать и половину работы, как дрожь в теле стала ослабевать, пожар в груди запульсировал тупой болью и больше не прожигал изнутри необъятную черную дыру, обрывки мыслей наконец начали стыковаться и образовывать обрывки цепочек.