Парень силился понять, что же зацепило его в подслушанном разговоре так сильно? Обидные слова? Но Мисаки и раньше сознавал, что в действительности не представляет из себя ничего уникального. «Ничего уникального» – это еще не страшно, с этим живут. Таких как Усами – единицы, таких как Такахаши – миллионы. Но не полный же «ноль», так ведь сказал папа Усаги? Никогда прежде студенту даже в голову не приходило, что для полного счастья он должен непременно выделиться из толпы. Не так страшно быть нулем среди нулей, как оказаться единственным нулем в ряду единиц? Любовник вечно прикрывал Мисаки от любых невзгод, и тот без особых возражений прятался за широкой, надежной спиной. Мисаки не думал раньше, каково ему будет, если Усаги не придет на помощь. Может ли он защитить себя сам? Сегодня парень узнал, что не может ровным счетом ничего, и был раздавлен чужим презрением и собственной беспомощностью.
“Так они меня видят: игрушкой, бесплатной подстилкой, дешевой домработницей! И чертов Усаги сам меня таким нарисовал для всех. Для всей Японии имя Мисаки Такахаши из романов Усами – синоним разврата. И каждый, кто смотрит на меня, видит не меня, а разнузданного Мисаки из скабрезной книжонки! Я доверился Усаги, я позволил делать со мной все что пожелает в жизни, в книгах, но он не чувствует границы дозволенного, он никогда не остановится, а я просто сдался и плыву по течению. Я бессилен, я просто слабак. Я так всю жизнь свою построил – против своей воли”.
Мисаки опустился на пол и вперил взгляд в одну из злосчастных таблеток. Поток сознания и чувств ослабевал, пока не забылись все до единой неприятности, вся злость, и отчаяние, и ненависть, и любовь. Одна-единственная мысль царапалась в подкорке, не давая выключиться из действительности: “Они даже не сняли обувь, а я только утром пол вымыл...”
====== Глава 3 ======
Акихико давно, а скорее всего, никогда вообще не чувствовал ярости, подобной сегодняшней. И надо было случиться такой нелепости – отправиться встречать Мисаки из университета и у самых ворот наткнуться взглядом не на объект своей страстной влюбленности, а на собственного папеньку, важно шагающего со стороны главного корпуса. Это просто не могло быть случайностью. Акихико дернулся было к машине, чтобы исчезнуть с глаз родителя как можно скорее, но было уже поздно, взгляды встретились, и бежать было бы просто смешно. Натянув на лицо спокойно-ироничное выражение, писатель поспешно двинулся навстречу отцу и после короткого приветствия практически силой потянул его в сторону автомобиля. Мисаки должен был появиться с минуты на минуту, и писатель меньше всего хотел лишний раз подставлять возлюбленного на строгий суд Усами-отца.
- Отец, какими судьбами ты здесь?
- Так, наводил кое-какие справки.
- Какой у тебя может быть интерес к университету Мицухаши.
- Я думаю, ты в силах догадаться, Акихико.
- Если хочешь сообщить мне что-то, не юли, говори прямо.
- Сын, я скажу тебе прямо, мне давно этого хочется, но ты все не даёшь мне развить мысль до конца. И вообще, я давно не пользовался твоим гостеприимством, угости отца чаем.
Акихико знал, если отец забил себе в голову какую-то идею, лучше узнать об этом сразу. Писатель без лишних слов развернул машину в сторону дома.
- У меня есть полчаса выслушать тебя, пока Мисаки не вернулся из университета.
- Получаса мне будет более чем достаточно. При одном условии...
- Что за условия? Это ты мне хочешь что-то сообщить, или я не так понял?
- Сынок, у тебя с детства неприятная привычка. Никак не можешь справиться. Ты никогда не способен выслушать меня от начала до...
- При чем здесь?..
- Да-да, Акихико, я именно об этом! – самодовольно рассмеялся Усами Фуюхико. Писатель шумно вздохнул, заставляя себя выдержать паузу и внимательнее следить за дорогой, а отец продолжал:
- У меня действительно к тебе серьёзный разговор, и ты должен дослушать меня, не перебивая. Хватит у тебя силы воли просто закрыть рот и помолчать, пока я не закончу?!
Акихико чуть более резкими движениями, чем обычно, припарковал машину на подземной парковке, еще раз глубоко вдохнул и выдавил из себя одну короткую фразу:
- Да, папа.
Иногда Акихико очень хотелось закричать на отца, как кричали на него самого в минуты раздражения Мисаки или Айкава, например. Умом он прекрасно понимал, что любой собеседник может заслужить скандал, если переступит определенную грань. Возможно подобная экспрессия даже пошла бы на пользу в отношениях с окружающими, например, с отцом. Но Акихико терпел. Всё его детство прошло в чопорной атмосфере аристократической семьи, дорогой частной школы, под пристальным надзором гувернеров, учителей, прислуги, преисполненных чувства собственного достоинства сверстников. Самообладание, выдержка, почтение к старшим, умение держать хорошую мину при любой игре – все прелести традиционного воспитания были вколочены Акихико, что называется, с молоком матери. Вкуса которого в буквальном смысле слова он, естественно, не пробовал никогда.
Мужчины молча поднялись в квартиру. Акихико помедлил у входа, чтобы разуться, и с ошеломленно наблюдал, как его отец без малейшего смущения шагает прямо в уличных туфлях по идеально натертому паркету в сторону дивана и садится, не испрашивая на то ни малейшего приглашения. “Ну конечно, у папеньки в особняке целый штат прислуги драит территорию с утра и до вечера. Там никто не разувается. Но не в нашем доме! Мисаки ползал на четвереньках всё утро, чтобы привести пол в порядок!” От возмущения щеки писателя залил румянец, но делать замечание гостю, тем более отцу, он не мог позволить себе ни при каких обстоятельствах. Свою обувь он снять теперь тоже не мог, чтобы не выглядеть перед отцом еще уязвимее. Проклиная себя за эту глупую трусость, Акихико на всякий случай крикнул как мог громко:
- Мисаки, ты дома?!
Возблагодарив небеса за последовавшую в ответ тишину, мужчина поспешил поставить чайник на огонь – времени было немного, да и ни на что большее без помощи любимого он бы не замахнулся. Кухня – на сто процентов территория Мисаки. Писатель запретил себе прикасаться здесь к чему либо с тех пор как впервые увидел своего новоиспеченного квартиранта за приготовлением завтрака. На кухне Мисаки по-настоящему преображался, как будто скидывал шкурку обычного мальчика и вспыхивал изнутри мягким теплым светом. Работа спорилась, одно удовольствие наблюдать за умелыми движениями, вдыхать упоительные запахи, слушать быстрое постукивание ножа и шипение масла в сковороде. На кухне хозяйничал вовсе не человек, а маленькое солнышко, солнечный лучик, солнечный зайчик... Солнечный Зайчик – именно так про себя называл Акихико Мисаки с того памятного утра, когда поклялся завтракать вдвоем всегда, каждый божий день без исключения. И с того случая убеждался раз за разом, что провидение неизвестно за какие заслуги одарило его персональным счастьем, заветной путеводной звездочкой, его любимым Солнечным Зайчиком.
Чайник зашумел сильнее, и Акихико, не дожидаясь закипания, на автомате плеснул горячую воду в свои любимые кружки – подарок Мисаки. Однажды утром, когда писатель своим завидным упорством добил последний стакан из стеклянного набора и без особого сожаления потянулся за фарфоровой парой от антикварного сервиза, Мисаки поставил на стол эти кружки. Самые обыкновенные кружки из супермаркета за углом, но Акихико просиял самой довольной улыбкой, разглядывая нехитрый рисунок: первую кружку украшал узор из плюшевых мишек, повязанных разноцветными бантиками, и крохотных всюду рассыпанных сердечек; вторая кружка пестрела всевозможными зайчатами, прыгающими среди множества густо-желтых солнышек. С тех пор волшебным образом чашки в доме биться перестали.
Писатель с нежностью улыбнулся своим мыслям, закинул в воду пакетики чая и тут же пожалел о своем выборе: поить отца из чашки Мисаки – что может быть глупее. И точно:
- Миленький комплект, чудесный чай из пакетика...
В детстве Акихико искренне восхищался этой способностью отца источать сарказмы разной степени тяжести с непередаваемой любезностью на лице и в голосе. Акихико пытался изо всех сил овладеть ею, пока сам с годами не превратился в чудесный объект для издевок. Изучив методы отца с самых основ, вершины мастерства писатель так и не достиг, но знал, лучшая ответная тактика – все та же елейная любезность.
- Я знал, тебе понравится, папа. Но разве ты пришел хвалить наш чай?
- Конечно нет, сынок. Не терпится перейти к делу? Это правильно. Ты не забыл о моем условии?
- Я выслушаю все доводы и не буду тебя перебивать. По крайней мере, пока хватит моего терпения. Но у меня есть встречное условие. Я догадываюсь, что у тебя нет ничего приятного на мой счет. Поэтому что бы ты ни сказал, ты скажешь один раз и больше никогда не повторишь ни мне, ни кому другому.
- Договорились. А теперь попробуй не просто слушать, попробуй меня услышать. Я постараюсь быть краток. Акихико, я считаю, что твоя жизнь пошла по наклонной. Ты сам этого еще, скорее всего, не ощущаешь, но рано или поздно поймёшь. Я слежу за твоими работами, хотя никогда не поощрял увлечения бульварной литературой. К лично моему сожалению, все эти «Бойз-Лав-сториз» нашли своего поклонника и приносят доход. Другое дело, что их становится все больше и больше, и все они отражают твои реальные отношения с любовником. Ты выставил на потеху публике не только своего любовника, но и самого себя. Это всегда было мерзко и примитивно, но теперь становится и скучным, и банальным. Думается мне, Акихико, тебе давно пора заканчивать этот цирк. Я уверен, за три года ты должен был наиграться в этого мальчишку. Тебе тридцать, ты наследник гигантского состояния и положения в обществе, тебе давно пора остепениться и перенять часть дел. Я уже понял, что в вопросах управления на тебя положиться нельзя. Что поделать, гуманитарий… Я согласился, что женить тебя на девушке из приличной семьи не получится. Я надеюсь на Харухико в вопросе наследования, но Акихико, хотя бы выбери себе достойного... партнера! В конце-концов, ты не один такой... особенный среди нашего круга. Возьми к примеру наследника рода Исака. Вот тебе достойная пара. И тоже к отцовской досаде валяет дурака, никак в игрушки не наиграется. Ты понял, что я имею в виду.
Сын, ты же видишь, насколько он зауряден! Тут не пахнет приличным происхождением, это еще полдела! Ни воспитания, ни образования, ни способностей, да-да, я наводил справки в университете, он полный ноль! Что он читал, что он видел?! Акихико, его кругозор не шире этого блюдца! Внешность?! Самая обыкновенная, если не сказать хуже! Я понимаю, чем он тебя взял. Он молод и хорош в постели. Я читал твои романы. Если он хоть вполовину так хорош, то понятно, чем тебя держит! Но три года! Три года держаться за него ради секса и отпаренных брюк?! Прости, Акихико, похоже, я переоценил твой здравый смысл.
«Я обещал молчать, я обещал, я молчу!!!» – слова отца в бешеном танце проносились в голове писателя, румянец на щеках пошел пятнами, а рука, сунутая под подушку, сжалась в кулак. Акихико просто весь окаменел от услышанного. Он должен был молчать, но не мог больше. «Не могу больше! Иначе я его просто ударю!» Как можно спокойнее, только бы не сорваться на крики, Акихико наконец заговорил:
- Отец, я знал, что именно это услышу. Ничего нового. Ну разве посоветую фантазировать поменьше, читая мои книги, а лучше не читать вовсе. Там и десятой доли правды нет. Не нужно брать за основу образ Мисаки из моих историй, в эпиграфе всегда есть небольшая пометка на этот счет.
- О, так ты признаешь, в постели он тоже не блещет.
- Отец, время вышло!
- Ты прав, мне пора.
Акихико вскочил секундой ранее отца, так не терпелось ему выпроводить навязчивого гостя, и поспешил отворить двери.
- Ты прав, мне очень тяжело слушать подобные вещи и не перебивать.
- Я специально выбирал формулировки, которые заставят тебя задуматься.
Мужчины вышли к лифту.
- Я люблю его, для меня он единственный, и я буду с ним, тебе ничего не изменить.
- Я и не собираюсь ничего менять, как ты сам не поймёшь. Жизнь поменяет.
- Отец!!!
- Проводи меня немного, машина ждет внизу, но я еще не все сказал тебе. Проблема в том, что когда-нибудь твой Мисаки поймёт, какая между вами пропасть. И если у него есть самолюбие… У него ведь есть самолюбие, Акихико? Если нет, ты сам давно бросил бы его.
- У него есть самолюбие, – отстраненно подтвердил писатель.
- Тогда он сам бросит тебя, если не совсем глупец, когда увидит насколько ничтожным выглядит рядом с тобой.
- Мисаки вовсе не ничтожество.
- Может быть и нет. Но только для тебя, не для других.
- Он завершит образование, поступит на престижную работу, докажет сам, на что способен.
- Твоя помощь всегда будет придвигать его к осознанию собственной никчемности. А без неё он вряд ли достигнет должности выше начальника небольшого отдела. И то за выслугу лет. Да что там… Ты знаешь, как обстоят его дела в университете?
- Сессия…
- И как успехи? Что слышно?
- Уже шестая по счету, как-нибудь справится. Оценки ведь не главное. Главное – диплом.
- Ты не задавался вопросом, что я сегодня делал в Мицухаши?
- Ты не дал мне времени на раздумья. Как это связано с нашим разговором?
- Напрямую. Я был на кафедре, где числится твой Мисаки, чтобы поинтересоваться его перспективами. Обдумывал, если честно, как выгоднее переставить эту малоподвижную фигуру на шахматной доске человеческих достижений. Естественно, так, чтобы никто из вас, честолюбивых, ничего не узнал об этом.
- Не буду сотрясать воздух излишними возражениями. Что дальше?
- А дальше, собственно то, что парень на пороге отчисления. Его решающая пересдача завтра утром. И если в его ленивом мозгу до завтрашнего дня не забрезжит понимание ключевого предмета из текущего семестра, он вылетит. И ни ты, ни я, ни сам Папа Римский ему не помогут. Ты меня понял?
Акихико потрясенно кивнул.
- Теперь мне действительно пора. Не сердись, сынок, я говорил с тобой не со зла. На самом деле, мне нравится твой Мисаки. Он хороший парень, но я не хочу, чтобы он разбил твою жизнь. Вы должны оба крепко подумать, если хотите оставаться вместе.
- Спасибо, папа, я понял. Ты поезжай, я постою здесь немного, Мисаки задерживается…
- Чувствую, придется еще кое-что тебе сказать перед отъездом. Мисаки шел в сторону твоего дома, когда я только подъезжал к университету. Его кеды стояли у входа, когда мы вошли, ты не заметил? – Усами Фуюхико рассмеялся, весьма довольный собой, сел в машину и был таков. А его сын будто прирос ногами к асфальту от одной только мысли, что Мисаки мог слышать этот разговор. Акихико был так взволнован поведением отца, что просто не принял во внимание косвенные признаки присутствия Мисаки. На ум пришла не только пара обуви в прихожей, но и ключи на тумбочке, и отсутствие грязной посуды в раковине. Напряжение немного отпустило Акихико в конце разговора, ведь кое-что разумное в его словах было. Но теперь раздражение накатило с новой силой, и снова злость, и вина, и страх. Страх потерять своего единственного легко трансформировался до зачатков мании и при малейшей потере контроля грозил вылиться в серьезное расстройство. И если слова Фуюхико разбудили у писателя страх скорее гипотетической природы, то реальное положение дел вызывало вполне осязаемый ужас. Не любитель затягивать ожидание, Акихико отбросил свои «что будет» и «если» вместе с недокуренной сигаретой и поспешил обратно в квартиру.
====== Глава 4 ======
Догадываться, был ли Мисаки дома все это время, долго не пришлось, поскольку тот, ни капли не скрывая своего присутствия, восседал посреди кухни прямо на полу. Однако на этом вся ясность и заканчивалась, дальше вопросы начинали множиться в геометрической прогрессии. Потому что все кругом было усыпано таблетками, а банка с их остатками оказалась крепко зажатой в руке парня. Акихико оценил ситуацию мгновенно, он узнал свои «любимые» таблетки. Паниковать было некогда, счет мог идти на секунды. Вариант «случайно наткнулся, крышка сама отвалилась, все нечаянно рассыпалось» мужчина отбросил с ходу. Потому что Мисаки – и это совершенно точно – знал, какое это лекарство и где оно хранится. Акихико был счастлив уже тем, что парень был еще в сознании.
- Мисаки, сколько ты принял?! – стеклянный взгляд. – Мисаки! Сколько! таблеток! ты! взял?!! – писатель встряхивал парня на каждое по отдельности произнесенное слово.