Но большинству этих исковерканных Системой людей рано или поздно придётся возвращаться в наше справедливое и гуманное общество, которое в данный период своего существования почему-то независимыми экспертами зовётся «полицейским государством».
Ваня ещё не знал, что это только первый этап его знакомства с постоянно изменчивой Системой. Наша Челябинская область находится совсем недалеко от Омской, но политика в ней совсем другая… Да, была и у нас «житковщина», когда начальником УФСИН был Жидков, получивший из рук президента генеральские лампасы за свой доблестный труд… А что было потом? Семь лет они держали Челябинскую область, били и ломали, крушили и калечили… Но когда уже совсем обнаглели и убили на Калачёвке шесть этапников… И всё было бы шито-крыто, но родственники погибших возмутились и начали собственное расследование. Подняли всю муть с «исполнительного» дна, и всё завертелось и закрутилось… всех участников этого беспредела судили: всего около 15 человек, в том числе начальников опер.части и отдела безопасности. У Жидкова, лично дававшего указания, во время процесса сердце отказало… Вот, оказывается, на что способна верхушка Администрации, и кого нужно на самом деле перевоспитывать!
А пока суть да дело, во все лагеря Челябинской области понаехали так называемые «общественники»… и вообще не стало никакого режима. СДиП (это секция из зеков, работающих на администрацию, которые вместе с ней и по её указке заворачивают гайки и не дают людям спокойно жить) убрали. Всё кончилось, и зеки в Челябинской области стали отбывать своё в относительно спокойной обстановке.
А в Омске начальником УФСИН был Паничев. Его убили. Новым начальником стал Корючин, и в Омске возродилась из пепла знаменитая челябинская «житковщина» во всей своей гнусной красе и в самом мерзком виде. Режим осатанел, никакого житья не стало для простого народа. А зачем мы друг друга превращаем в зверьё? Возможно, что многое зависит от областного удельного князька, который как захочет, так и дрочит.
Впрочем, везде политика разная, в каждом регионе всё происходит так, как удобно и выгодно администрации региона и города. Борется она с преступностью или только создаёт видимость борьбы, а на самом деле прикрывает огромную пропасть между властью и народом, определить очень трудно (особенно нашим «правоохранительным» органам). Очевидно, что народ надо как-то запугивать, чтобы он не мешал «рулить». Но даже зеки – это ведь неотъемлемая часть нашего народа, а почему они стали преступниками, это совсем другой вопрос (Может быть, преступность – это всего лишь нормальная реакция нормального человека на ненормальные условия жизни?). Но тогда совсем непонятно, почему вы, русские, уничтожаете таких же русских людей, даже и зеков?
За своего друга Геру Ваня слышал только то, что его увозили на Киров, но там зона не приняла, их развернули, они отсидели шесть месяцев в кировской тюрьме, а потом их увезли всё-таки в Омск.
А теперь и сам Ваня был уже в Омске. Он очень хотел встретить своего друга, посмотреть на него, а заодно и узнать о судьбе книги Карлоса Кастанеды, и сыграла ли она какую-нибудь роль в его жизни.
В жизни самого Ивана эта книга сыграла свою роль. Она показала ему, что такое «Путь воина», как по нему идти, и что для этого надо, от каких вещей нужно освободиться, чтобы путь был легче и свободней. Многие постулаты этого учения он всё ещё хранил в своём сердце. В своё время книга перевернула его сознание, и Ваня начал видеть во Вселенной живое существо, живущее по своим магическим законам, окружённое тайнами и загадками, влияющее на всё вокруг… В общем, хотелось ему встретиться с другом ещё по одному, тайному обстоятельству.
Наконец, наступил и долгожданный день этапа. С раннего утра начались приготовления, и, чтобы ни говорили за ИК-7, Ваня, по своему привычному простодушию, надеялся, что всё будет нормально.
На 7-ку ехало двадцать человек. Ваня уже знал по слухам, что там, в карантине, запрещено пить чай и курить. Такая своеобразная ломка укоренившихся привычек. И он постарался раздать всё, что он вёз ещё с домашней тюрьмы. Ребята в своё время не поскупились, собрали его достойно. А теперь дарить что-то козлам (вязанным) не очень-то и хотелось. Поэтому на пункте сбора он заваривал чай, всё раздавал, чтобы у самого ничего не осталось. Ну и старался всячески морально поддержать ребят, ехавших вместе с ним, особенно Жука и Бенди. Видя их застывшие на одной точке взгляды, пытался вывести их из состояния ступора.
Жук был неприметным, особо ничем не выделялся, а вот Бенди (как говорится «рожа просит кирпича»)… долговязый, с нестандартным черепом, кости на руках сбиты, нос свёрнут, сразу видно человека с большим уголовным опытом, и, вдобавок ко всему, всё тело покрыто татуировками. Отмечен весь его славный жизненный путь. Мимо такого не пройдёшь: весьма заметный экспонат.
Да и наш герой Ваня тоже был не из простых: дерзко-вызывающие глаза, шрамы на лице, и тоже разукрашен мистическими узорами не от мира сего.
В этапе были также уголовники из разных мест: кто из Москвы, кто с Ростова. Были всякие разные персонажи, малоизвестные друг другу. Теперь их объединяло только одно: этап на 7-ку. И у всех – плохо скрываемый страх в глазах перед неизвестностью. Ваня всё же старался хоть немного поддержать народ.
– Да не гоните вы! Всё будет нормально! – успокаивал он их после очередной страшной истории. – Что слушать! Приедем, сами всё увидим, разберёмся. Надо всё самим испытать. Ну, и чёрт возьми! Гоша на две недели уехал раньше, а он, по рассказам, имел там немало знакомых. В крайнем случае, подскажет.
Подошло время, и всех загрузили в воронок. Двинулись навстречу новой опасности, всего полчаса от тюрьмы, и вот этапники уже на месте назначения. Ваня раздавал остатки своего кофе. Но те, кто ехал возвратом, отказывались… и молчали. Никто из них ничего не говорил. На назойливый тревожный вопрос: «Ну, как там?» последовал лаконичный ответ: «Сейчас всё сами увидите».
Воронок долго ещё простоял у колонии, пока где-то наверху утрясались неизбежные формальности. Потом он неслышно въехал в открывшийся шлюз. Собаки ни на секунду не успокаивались, добросовестно рвали свои служебные глотки. (Да, весьма остроумно заметил один челябинский поэт:
«Собака – не друг человека,
Собака – хозяина друг»).
Началась разгрузка: «Первый пошёл! Второй пошёл! Третий пошёл!» и т.д. Всех этапников усаживали на корточки у воронка, руки за голову, глаза – в пол. Началась перекличка. Инспектора отдела безопасности (ОБ) вели себя весьма развязно: балагурили, шутили над сконфуженными этапниками:
– Э-э, хватайте свои косметички и бегом в строй! Живо!
Ваня улыбнулся: провокации начинаются. Все суматошливо, но быстро подобрали свои вещи и сумки, построились и быстрым шагом пошли друг за другом. Этапников пригнали в сан.пропускник. там же собралось не менее двадцати сотрудников Администрации: Опер.отдел, Отдел безопасности. Этап, как дикое зверьё разогнали по клеткам, начался обыск и перепись всех вновь прибывших арестантов: фамилия, имя, отчество, статья, срок, кто по жизни.
Поскольку этапы приходили в зону почти каждую неделю, многим вертухаям (инспекторам), видимо, до того осточертели эти постоянные обыски, что они выполняли свои высокие обязанности с нескрываемым недовольством и пренебрежением: сигареты ломали не пополам, а разрывали полностью; чай рассыпали по столу или прямо на пол; все бумаги выворачивали наизнанку, а много рвали в клочья (Их поведение можно было бы назвать вандальским, но мы не сделаем этого, потому что вандалы – одной с нами крови).
Вертухаи старательно создавали видимость тщательной работы, потому что сам Начальник О.Б. присутствовал на обыске. Он со значительным выражением лица дефилировал от одной кучи к другой, рассматривал все группы и что-то записывал в свой блокнот.
К каждому этапнику подходили с самой полной серьёзностью: тщательный допрос, в том числе о всех тонкостях личной жизни, даже самых интимных.
Одного «обиженного» начали всячески оскорблять и унижать (хотя куда уж дальше-то?).
– Ты чё, лошадь дырявая? Давай, шевели быстрей своей жопой! – и начали орать на него и подпинывать со всех сторон.
«Обиженный», который вначале выглядел немного как бы замороженным, вдруг выскочил из комнаты обысков на коридор, разбил стекло в двери, схватил осколок и решительно вскрыл себе вены (Это была первая кровь, пролитая новоприбывшим этапом на «семёрке»). На него набросились со всех сторон сотрудники (тоже бюджетники, как врачи и педагоги), моментально скрутили, надели на окровавленные руки наручники и утащили в неизвестном направлении, чтобы не останавливать и не нарушать в целом весьма благопристойный процесс всеобщего шмона.
Ване, наблюдавшему исподтишка за этой кровопролитной сценой, стало почему-то, как следовало ожидать, не страшно, а грустно и… смешно. У Вани это был уже не первый опыт приезда в новую колонию. В каждой зоне были свои спец.эффекты. а тут особый режим, всё более чем серьёзно. У администраций всех колоний всегда есть чётко продуманный план, как сломить волю арестанта. Каждый зек должен дышать в унисон со всей колонией, и вообще дышать только тогда, когда будет позволено высоким начальством. И здесь тоже с первых же шагов начали запугивать этапников, вгонять их в ужас, принуждать их трепетать перед вертухаями, всесильными представителями российских властей.
В общем, Ваня, по своей неискоренимой привычке, начал юморить над всем происходящим. Но это очень не понравилось и Начальнику О.Б., и остальным сотрудникам. Его сразу взяли на заметку, то есть на карандаш. Но Ваня – возможно, и от нервного перенапряжения, – не унимался, и когда его обыскивали, начал зло подшучивать над происходящим «священнодейством».
Когда его вещи, которые ему собирала жена и тратила на это честно заработанные деньги, растоптали в пыли и грязи, а некоторые, под предлогом тщательного обыска, разорвали в клочья, Ваня не стал их собирать, а развернулся и пошёл…
– Стоять! Собирай свои тряпки! – истерически заорал один из ОБешников.
– Забери их себе. Их же тебе выслали мои родные, чтобы ты здесь разорвал их.
– Ты, чё, мразь, будешь мне указывать, как мне вас, гадов, шмонать?! – в бешеных глазах ОБешника полыхала какая-то просто нечеловеческая ненависть…
Но подошёл начальник О.Б. и потушил назревающий конфликт, обратившись к Ивану:
– Спокойно, осужденный! Собирайте вещи и переходите в другую клетку.
Откуда-то издалека, через две комнаты, из конца затемнённого коридора доносились истошные вопли:
– Разрешите! Разрешите! Разрешите!
Ваня ничего не мог понять, что там происходит, и почему там с таким надрывом кричат эту бессмыслицу зеки. Крики не прекращались. Ваню оставили последним, и когда его вывели из решётки, и он проходил через комнату обысков, он, уже почти равнодушно, смотрел на царящий там хаос, на кучи чая и сигарет, на разорванные вещи и бумаги, шнурки, стельки, какие-то измочаленные шапки, скомканные пакеты, и всё ближе какой-то дикий всеобщий кипиш и крики:
– Разрешите! Разрешите!
Глотки хрипли, скрипели, но продолжали надрываться (может быть, кто-то надеялся, что эти вопли услышат даже и за высокими кремлёвскими стенами?).
Когда Ваня, наконец, вышел на длинный коридор, его глазам предстало просто отвратительное зрелище: весь этап, раздетый до трусов и выстроенный в шеренгу, приседал, прикладывая к своим головам тыльной стороной кисти рук с растопыренными пальцами, изображая таким образом оленьи рога, и неистово орал:
– Разрешите! Разрешите!
Потом, по команде, все вставали, руки по швам (в данном случае, трусов), и опять кричали:
– Разрешите! Разрешите!
А вокруг вертелись вертухаи и злобно с полной оттяжкой, пинали уже еле державшихся на ногах этапников.
– Громче, сучки!
Ваню резко ударили под дых. Он сразу оказался в позиции «корпус девяносто» – согнувшись пополам, сумка на спине, руки скручены сзади. Мимо дёргающегося у стены строя этапников, орущих хором своё: «Разрешите», Ваню проволокли за строй, но не поставили с остальными, а провели чуть дальше, в комнату О.Б. (отдела безопасности). У Вани руки стянуты за спиной, глаза видят только пол.
Когда в комнате О.Б. его подняли, то он увидел разложенный на полу матрас, в углу стул и стол, на котором в наполеоновской позе, сложив руки на груди, восседал сам начальник О.Б. (в данном случае – вершитель судеб и жизней человеческих. Кстати, уполномоченный на это самим Государством).
– Ну чё, мразь, тебе там было смешно?
Ваня сразу понял, что сейчас с ним расквитаются за его, впрочем, весьма невинный юмор.
– Да нет… – только успел выговорить наш юморист.
Резким ударом в спину его бросили на матрас, руки не отпускали ни на секунду, чтобы он, не дай бог, не начал сопротивляться. Всё делалось на самом высшем, профессиональном уровне. Видимо, сказывались ежедневные упражнения этих заплечных дел мастеров.
– Сейчас, мразь, ты будешь на всё согласен!
И сразу Ване накинули пакет на голову, оставив его без воздуха, и держали до тех пор, пока он не начал терять сознание.
Голова кружится и почти не соображает, в глазах темно, в коридоре охрипшие голоса орут гимн российской демократии: «Разрешите! Разрешите!». Едва Ваня успевал сделать глоток кислорода, на него снова напяливали пакет. Со всех сторон сыпались пинки и угрозы. Ване постоянно орали прямо в уши:
– У, сучка! Ты уже готова? Зовите пидоров, путь его выебут!
Пакет снимали и одевали на голову Ивана несколько раз. От нехватки кислорода и естественного в такой ситуации страха у него помутнело в голове, которая едва успевала что-то понимать и соображать. Со всех сторон он слышал злорадный хохот и дикие угрозы:
– Снимай с него штаны! Ну чё, мразь, тебе весело? Сейчас тебя отъебут и станешь ты петушком! Ха—ха-ха!
Ване пришлось униженно просить, чтобы его не насиловали. Тогда добросовестные служители «исправительной» системы начали требовать другое.
– А, страшно? Ори, мразь, что хочешь вступить в Секцию дисциплины и порядка! Ори на камеру! Громче, сука, ещё громче!
Из двух зол Ваня выбрал наименьшее (а как бы вы поступили, дорогие, никогда не сидевшие за колючей проволокой, читатели?). И Ваня заорал под явной угрозой насилия:
– Я хочу вступить в СДиП!
– Сильней, мразь! Ещё громче!
Когда Ваня в очередной раз терял сознание, он уже не хотел жить, вернее, всё у него внутри помертвело, почти умерло, только открытый рот тщетно пытался найти под колпаком хотя бы один грамм кислорода…
А для вертухаев это была просто обыкновенная психологическая внутренняя ломка.
Под таким изуверским прессом человеку приходилось орать о своём желании вступить в СДиП, куда нормальные люди по собственной воле не вступают. А что делать? У него, загнанного в угол этапника, только два выбора: хуй или СДиП. Если со СДиП ещё можно как-то жить дальше, то если человека опустят через хуй, он попадает в гарем, а оттуда выхода нет вообще. Все зеки боятся этого, и именно на этом играет администрация колонии. Всё продумано до предела просто и жёстко: человека втирали в грязь, в пол ниже плинтуса, и всё записывали на видеокамеру…
Ваня был буквально потрясён такой «тёплой» приёмкой. Он сразу понял, почему зеки так неистово орали на продоле это идиотское «разрешите!». Видимо, они уже тоже прошли через комнату О.Б., где им натягивали на голову пакет, бросали на матрас… а рядом стоял Пидор с оголённым членом… тут уж любой согласится вступить в какую угодно организацию (хоть в комсомол, хоть в СДиП, хоть в КПСС, хоть в СС, хоть в христианскую общину).
Когда государственных палачей вроде бы, наконец, удовлетворила громкость выкрикиваемых пожеланий и просьб, Ваню пинками вытолкали в коридор ко всей остальной массе, и он начал орать: «Разрешите! Разрешите!». Орали громко, приседали долго. Без Вани они уже раз по 500 присели до полного изнеможения сил, ну и с Ваней ещё больше сотни приседаний с «оленьими рогами». Вот так из разношёрстной человеческой массы делают послушное стадо с оленьими рогами на головах. Таким изощрённым образом лагерные профессионалы ломают внутренний мир человека. От этого ужаса старый мир в человеке разрушался и рождался новый, непредсказуемый мир. В каждом человеке оказывалось как бы два существа: одно ещё доживало старое и вот-вот должно было умереть, а другое существо только зарождалось – злобное и безжалостное.