Невидимая, но очень прочная нить дружбы крепко связывала всех этих четырех разных людей: Медведя, Якова, Воробья, Метиса. Они и потом, как настоящие друзья, сыграют свою роль в жизни Якова. Наша дружба проверяется и крепнет не тогда, когда нам хорошо, а когда в тяжелых испытаниях узнаешь настоящих друзей. А таких испытаний на 8-ке было предостаточно каждый день.
Даже когда Р.О.Р. Буян лично выходил на плац проверить, как марширует Ц.А.О. (а ему доносили, что Медведь и Яков отлынивают от маршировок, часто стоят), Метис был начеку. У него на все были свои отговорки. Его изящной изворотливости любой мог бы позавидовать. Восьмерка воспитывала для воли новых современных руководителей.
Когда Сито сообщил Яше трагическую весть о Лизе, как его поддержали именно Метис, Воробей и Медведь! Нарушая все запреты, они помогали друг другу, сделали всё, чтобы Яша не наделал глупостей. Постоянно ходили за ним, успокаивали, поддерживали добрым словом. А на воле кто-то думает, что зэки – это бездушные чёрствые люди. Нет, это далеко не так. Яша всегда вспоминал своих друзей с теплым чувством признательности. Дай Бог им счастья! И тихой радости жизни на крутых её дорогах.
При выходе Якова в зону, Медведь поговорил со всем колонийским Бомондом (а к мнению Медведя прислушивались многие авторитетные ребята), и Яшу встретили, как полагается. Попал он на 5 отряд – самый режимный (потому, что не рабочий). И там за каждую провинность любого человека (например, уснул сидя) выгоняли весь отряд маршировать на плац. А Яша надеялся, что хоть в зоне будет иначе. Увы, практически мало что изменилось.
Итак, наш герой оказался в жилке. Жилка – это жилая зона. Вышел Яша в отряд в мрачном состоянии, опустошённым, безразличным ко всему, с болью в сердце. Был он тогда неразговорчив, угрюм. Ему казалось, что всё происходящее с ним, его не касается, как будто он стоит где-то в стороне и только наблюдает за собой. В те дни родители Якова сыграли большую роль в его судьбе. Они и раньше, как телохранители, в нужный момент приходили на помощь, всегда были с ним рядом. Но если раньше Якову в его сумбурной жизни было как-то не до них, то сейчас он особенно остро ощутил их внимание и заботу. Мао мы ценим их, наших стариков, которые вместе с нами страдают, нет, больше, чем мы. За что им это?
Реальность, окружающая Яшу, все острее напоминала о себе. После отбоя, когда зэки мирно отдыхали и предавались благим мечтаниям, в эти редкие минуты одиночества, он особенно ясно осознавал свою вину перед родными, ему становилось стыдно за всё своё неугомонное прошлое. Одно было спасение.
Мысленно, он обращался к Богу, просил прощения у своих старых родителей, которые всю жизнь были рядом с ним, всегда, в любых обстоятельствах, протягивали руку помощи. Только они одни всё понимали, все прощали и всегда поддерживали его добрым словом, советом, письмами, передачами… сколько их было за его непутевую жизнь… сотни, тысячи?
И уткнувшись в подушку, чтобы никто не заметил и не услышал, тихо лил Яша запоздалые слезы раскаяния. Разочарование и безысходность окружали и угнетали его. Оставалась одна надежда – всемилостивый Господь. В эти дни Яша все глубже проникал в сущность и психологию христианского вероучения. Не брать, не оставлять себе, а отдавать людям, и все прощать. Казалось, Господь выслушивал Яшины мольбы, и тихо и мудро успокаивал его израненную душу, и тогда какая-то незримая божественная энергия наполняла все Яшино существо целительной живой водой. А утром, с надеждой и верой во что-то хорошее Яша вставал и шел преодолевать трудности и постигать реальное бытие.
Круг общения опять складывался из хороших людей. Таков, уж видно, был промысел Божий. Первыми его приятелями в зоне стали Скачок и Гриб.
Скачок – старшина отряда, весельчак, отморозок, самовлюбленный дельфин (как про себя называл его Яша). Любил физические нагрузки, спорт, хорошо покушать, обожал свою жену и троих детей. Ценил и уважал (взаимно) весь свой отряд. Он – прирождённый старшина, руководитель по всей своей натуре. Он все делал с душой: грамотно управлял сотней зэков, занимался строительством и благоустраивал отряд. Это было его любимое дело, оно нравилось ему, и с ним он неплохо справлялся. Ничего нет более дефицитного в нашей стране, чем энергичные, умные, преданные делу и людям руководители… Но Скачок был всего лишь старшиной отряда на зоне.
Гриб – это совсем отдельный эпизод лагерной жизни. Кипучий сгусток энергии. Голова его всегда полна ярких идей и оригинальных новшеств. Он ещё и Близнец, которым управляет Меркурий – Бог торговли и игры. Игра была всегда: шахматы, нарды. Никто не вкладывал в игру столько азарта и энергии, как Гриб. Работал он в нарядной. Голова его всегда была забита информацией: количество зэков, сколько приехало, сколько уехало, кто куда направляется т.д. Словом, он знал всё, что происходило в Государстве №8. Но самой большой страстью его был футбол. Не то, чтобы уж очень хорошо он играл, но любил это дело беззаветно. И предавался ему всей своей пламенной душой, вдыхая в других игроков азарт, страсть и жажду победы. Именно он устраивал колонийские чемпионаты. Кстати, в прошлом, Гриб – наркоман, объегоривший целый город. Улыбка никогда не покидала его гордое арийское лицо. Многое можно было бы о нем ещё рассказать. Именно о таких людях говорят: душа компании. Вот такие люди окружали и поддерживали Яшу в новой обстановке. Они всегда были рядом, готовые помочь ему с сердечным пониманием и поддержкой.
На новом месте приходилось снова привыкать и приспосабливаться к режиму. Колония была, по всем меркам, очень маленькая. Такой маленький провинциальный зоопарк, набитый хищным зверьём. Везде решётки, камеры, локалки – всё для того, чтобы не общались между собой и с зэками из других отрядов. Опять постоянная ходьба строем, при любом начальнике (а в зоне их весьма немало) традиционное: «Здрасьте, гр.начальник!» Все строго регламентировано. Для тех, кто не работал, – постоянные маршировки, в столовую строем, заход внутрь – по карточкам. Между строевыми занятиями загоняли в барак для прослушивания нравоучительных лекций. Затем придумали для зэков новое занятие: писать диктанты. Изо дня в день, пол-отряда (остальные на работе) сидела в П.В.Р., где теснота и духота несусветные, и писало диктанты. Писали такие вещи, как: «Я ненавижу эту страну и готов убивать всех подряд». Помимо трёх основных проверок, ещё проверки каждый час, для чего строились в отряде. Заходили легавые и СДиПовцы для выявления нарушений. Если кто-нибудь покрутит головой на обходе, сдиповец того записывал. Этого зэка вызывали в дежурную часть и заставляли писать бумагу (это называлось «прилипнуть на бумагу»). Ну, а за бумагой – административные акты, комиссии, профилактические беседы, разбитые сёдла… И так каждый день. Обстановка в отряде постоянно крайне напряжена. Никому нельзя расслабиться ни на миг. Все в постоянном ожидании чего-нибудь нехорошего.
Отряд №5, куда попал Яков – маленький, всего на 100 человек, не рабочий, постоянно режимные мероприятия. А если отряд за месяц написал больше всех бумаг, то есть, объяснительных за всякие мелкие нарушения, то весь этот отряд вставал на особый контроль. Начальник отряда круглосуточно живет в отряде, опер и режимник – тоже. Отряд постоянно находится на плацу, независимо от погоды. Зэки 5-го отряда до того привыкли находиться на особом контроле, что начали злорадствовать: «пусть-де эти усиленные группы и живут с ними на отряде». Но в этом вопросе администрация наступила на собственные грабли. Сами сотрудники, наконец, настолько вымотались, что много лишних бумаг стали просто отсеивать. Скачок постоянно выслушивал нарекания за свой отряд. Потом они втроём обсуждали решение администрации и всячески насмехались над тупостью этих решений и бессмысленностью нововведений.
Администрация, перепуганная частыми наездами проверяющих из управления, шарахалась из стороны в сторону, часто сама себе противореча, по всякому пустяковому поводу. То откроют в магазине торговлю одеждой и обувью, то, после очередной проверки, начинают снимать с зэков обувь и робы неустановленного образца.
У Яши тоже пытались снять черные ботинки вольного образца, он отказался, обоснованно парируя их намерение:
- Как же так, господа, я же купил их, эти ботинки, в вашем магазине?
- Убирай на вольный склад, - грозно прозвучало из уст ДПНК, - до свободы пусть лежат, а сам ходи в кирзовых ботинках установленного образца.
- Какой образец, - возмутился Яков, - я купил их у вас, чтобы ходить в них здесь.
Пока суть да дело, началась перебранка. ДПНК конечно знал, что Яша прав. Но был приказ: немедленно всю зону переодеть в полагающуюся форму. Но зачем тогда продавать в колонийском магазине робы по 1000 руб., обувь зимнюю за 2700 руб., а летнюю – за 1700 руб.? Получалось чистой воды мошенничество. Да, любят наши начальники из мухи выдувать слона.
Яков не уступал и упорно разъяснял гражданину начальнику, что он, Яков, прав, и снимать с себя ничего не будет. Все обошлось мирно: этот ДПНК был с пониманием, не тупой уставник.
А вот в смену Одувана, многие были раздеты и разуты, недовольные – избиты. Имелась у него такая мода: всех, кто хоть как-то сопротивлялся его твердолобости, ставить перед дежуркой на монтану (растяжку). А если зэк отказывался ставать на растяжку, то его уводили в прогулочные дворики ШИЗО, где он с вечера до утра находился на улице, до прихода начальника колонии, который и решал, что делать с этим зэком.
ДПНК Одуван был весьма деятельным типком. Когда он заступал на смену, зона вымирала: зэки прятались кто где мог, никто не ходил ни на спортплощадку, никуда. Одуван всегда находил повод для написания объяснительных. И порой зэк долго не мог уйти из дежурки, переписывая одну за другой бумаги. Одуван грозно хмурил брови, зэк трясся от страха, а ему было от этого, видимо, очень хорошо и приятно. Этот энергетический упырь как бы питался энергией зэков. А вот Гриб, наоборот, любил его смену, т.к. сам работал в нарядной. В зоне-то был порядок, все на проверках, никакой волокиты, всё строго по распорядку, хаоса не было. А так как Гриб из своих 8 лет отбыл уже 7 лет и 6 месяцев, то к распорядку он привык и знал все его положительные стороны.
Когда Яша пересекался с Одуваном, то он постоянно улыбался, неплохо разбираясь уже в его технике по забору энергии. И Одуван делал вид, что не замечает ни Якова, ни Скачка, ни Гриба.
Однажды, когда Яша и Скачок мирно сидели на МСЧ, они были приглашены Одуваном в дежурную часть для написания бумаг. Яша, держа руку в кармане, спросил:
- За что, начальник?
- Нарушение формы одежды, - отчеканил Одуван, измеряя их ледяным взглядом.
Но ребята эти оказались с юмором. Решили они с него пены немного снять и понаписали такой чуши… Читал, читал Одуван, очень был разочарован, что не нагнал страху, а только насмешил этих двух отморозков. Чтобы не позориться перед сотрудниками, Одуван выгнал их из дежурки. Впоследствии много ещё было таких бестолковых встреч и стычек с этой грозой зэков. Яша в дежурку не ходил, а Одуван и не настаивал. Этого упрямого бестолкового человека все зэки ненавидели, а ему ничего не надо было объяснять, его просто надо было игнорировать. Но так думали единицы.
Потихоньку Яша привыкал к новой обстановке. Боль от потери близкого человека отступала все дальше... Вечером – турник, брусья, ходьба туда-сюда. К общению Яша особо не стремился. Да и о чем говорить? Так, словоблудие. Собирали с Грибом команду и выходили на плац, полностью отдаваясь футбольной страсти. Когда проходил чемпионат колонии, сколько было эмоций, какой был накал страстей! Поле-плац было посреди зоны, и зэкам не приходилось выходить из локалок возле отрядов, что бы увидеть футбол: кто из окон, кто из локалок, все поддерживали свои команды. И зона как бы выходила за рамки режима и вдруг становилась свободной. Яша играл с остервенением, чтобы хоть как-то забыться. Играл, как в последний раз. Так и говорил друзьям:
- Последний мой чемпионат.
- Да не гони ты. Все образуется, - успокаивал его Гриб.
В упорной борьбе они заняли 3-е место, хотя надеялись на 1-е. Но радости не было предела. Так и проходило время. Утром режимные мероприятия, вечером – турник, футбол или чтение духовной литературы.
Наступила осень, прошли дожди, а за ними – зима, ранняя и холодная. Яша заболел, простыл, а затем – пневмония. Проснулся ночью, его всего трясло, температура 40˚, еле-еле дотянул до утра. Утром встать он не мог, началась рвота, его лихорадило. Скачок и Гриб довели его до санчасти. Так плохо Яше никогда не было. Он думал, что умрёт.
Врачи, измерив температуру и давление, решили его госпитализировать, дали таблеток, поставили летичку (анальгин, димедрол, лалаверин) и отправили в палату на постельный режим, освободив от проверок. Яша лежал и молился Богу, чтобы остаться в живых. Надеялся он ещё на свои природные силы…
Очнулся он от ударов в голову, не понимая, что происходит. От неожиданной встряски сознание медленно приходило в соответствие с реальностью. Первая мысль, посетившая Яшу, была: завели ОМОН. Ещё вчера днём что-то происходило в лагере, вся администрация, все сотрудники, в том числе и врачи, были оставлены до 22-00. Еле-еле собравшись с силами, он открыл глаза и в колеблющемся тумане увидел перед собой… доктора Панкратова:
- Вставай, скотина! Время проверки!
У Яши не было никаких сил и желания объяснять, что у него постельный режим. Кое-как одевшись, с заплетающимися ногами он вышел в коридор, где больные собрались для проверки. Яша забыл одеть носки.
- Ты что, хуйло, не по форме одет? – прорычал Панкратов.
Еще что-то орал «уважаемый доктор», но Яша слышал его голос как бы из далека. Высокая температура, низкое давление сделали своё дело: Яша потерял сознание. Пришёл он в себя от пинков в грудь:
- Вставай, скотина, не коси!
Больные, а их было человек десять, были в шоке от происходящего. Они испуганно стояли кругом, а Яша лежал в середине коридора на полу. Приходя в чувство от сильных пинков, он старался встать. Всё плыло и темнело в глазах.
- Иди, пиши бумагу за нарушение формы одежды!
Яша, опираясь на стены и цепляясь за дужки кроватей, медленно потащился на свою койку. Сел, попытался одеть носки. Он вообще плохо соображал, что делает. Пытался собраться с силами и прийти в себя, но встать было трудно. Голова кружилась. Сил не было никаких. Панкратов подскочил к Яше и оплеухой сбил его с кровати. У Яши началась рвота. Он бессильно валялся в собственной блевотине и в сознание его приводили только пинки и удары. Происходящее понять было невозможно. На крики санитаров и дневальных сбежался весь медперсонал. Они пытались оттащить от Яши Панкратова, всячески успокаивая бешенного доктора. А тот орал в лицо Якова:
- Ты будешь делать то, что я скажу тебе, скотина! Ты понял? Ты понял?! Ты понял?!
Яша находился в полубессознательном состоянии. У него не осталось никаких сил даже на то, чтобы просто обозлиться, не говоря уже о том, чтобы дать отпор этому неожиданному нападению. Силы хватило только на то, чтобы с усмешкой мотать головой и прошептать сквозь окровавленные губы:
- Я-не-по-нял..
- Ах, ты не понял! Да я тебя сгною в зоне, - рычал доктор Панкратов, запугивая вконец обессилевшего Яшу. Впоследствии, узнал Яша, что это был дерматолог и психиатр Понт.
Усилиями сбежавшихся врачей, это кощунственное издевательство над Яшей было остановлено. Ему, измерив давление, поставили укол. Яша даже не уснул, а просто провалился в какую-т бездну.
Утро следующего дня было наполнено разными событиями. Узнали близкие друзья Яши. Все приходили и высказывали свое недоумение произошедшим. Более того, всё дошло до начальника колонии. Яшу пытались склонить к написанию заявления на доктора Панкратова за его «некорректное поведение». Но Яша не привык быть в числе «потерпевших». Сейчас, будучи христианским неофитом, он уделял больше внимания духовной стороне того, что происходит с людьми. Он считал, что тот случай произошел с ним неспроста. Яша и сам был далеко не ангел. Он думал, что Панкратов – это инструмент каких-то высших сил, решивших повоспитывать и проучить Яшу за его прошлые грехи, которых была не малая куча. Конечно, в начале была злость и ненависть, и первой мыслью его после того, как он стал приходить в себя, была мысль о мести. Но Яков нашел в себе силы и убедил самого себя победить свой негатив по отношению к доктору Панкратову. Через некоторое время он стал жалеть его, все ему простив и в душе даже благодаря его, осознавал с горечью и свою вину перед другими людьми. ещё и шутил после выздоровления и говорил всем: «Рекомендую метод доктора Панкратова». Яков считал, что Понт сам себя наказал своим презрением к людям и своим жестоким эгоизмом. Никто его не уважал. Даже те, кто из-за необходимости, и улыбались ему поддельно, внутри все равно ответно презирали его. Понт сам обрекал себя на одиночество.