========== Пролог ==========
Комментарий к Пролог
Главы, посвященные «божественному» спору буду переложены на стихи. Остальные части, посвященные непосредственно героям, будут написаны в прозе.
Под сводами великого небесного чертога царила непривычная досель тревога. Хвалебной песнью заливались ангелы господни, как в первый день, так и сегодня, Творца превознося деяния в порыве радости и ликования. И наполняли небеса их трепетные голоса.
Создатель небожителей собрал, пригласив их в общий зал, чтоб сыну почести воздать — дань уваженья оказать. Ведь сын его без сожаления принял жестокие мученья, чтоб род людской мог продолжать свой путь мирской. Однако грозный громовой раскат, раздавшись у небесных врат, святое пение прервал, ворвался в оживленный зал. У самого подножия небесных сфер возник исчадье ада — Люцифер.
— Давно я не ступал в эти запретные владения… — сказал вошедший с долей наслаждения.
— Тебя изгнали, убирайся прочь, коль не исчезнешь сам — могу помочь, — раздался Гавриила глас, схватившего обрывки льстивых фраз.
— Я вижу в этих залах не осталось и следа минувшей битвы. Ужель забыли всё, склонив покорно голову в молитве? Неужто память тех событий вам не дорога?*
— Расплата ваша справедлива и строга. О судьбах всех низвергнутых годами мы молитвы возносили, но мнения свое отнюдь не изменили. Предателям дорога в ад, где жалкое существование они влачат.
— Михаил, умерь свой пыл, вражду былую я забыл. Сегодня я сюда явился, надеясь с Господом спокойно объясниться.
— Не оскверняй сей зал ты льстивыми речами, готовы путь тебе мы преградить мечами…
— Ах, Рафаил, поверь, еще не время, не хватит сил твоих нести такое бремя.
Все пререканья прекратил всевышний глас, который ждал, когда придет заветный час. Господь вмешался в разговор и огласил свой приговор. Все ангелы послушно замолчали, смиренно головы пред ним склоняли.
— Так что же привело тебя в мои небесные чертоги? Но раз явился, то не стой уж на пороге… Для падшего закрыты двери райских врат, но в этом ты лишь виноват.
— Твои владения мне, Отче, те́сны и замечания твои здесь неуме́стны. Признаюсь, не томит меня с тобой разлука… Но все же я пришел сюда, чтобы развеять скуку. Не буду я произносить тирад красивых иль слух твой услаждать молитвой лживой, не занимают разум мой дела Вселенной, но не могу избавиться я от привычки бренной. Давно ли ты спускался в мир людей? Скажу тебе, их клан погряз в потоке пагубных идей. Насилие, война, разврат, невинных муки. Скажу я откровенно, тут уж не до скуки. Они теряют облик человечий, желая пребывать в блаженстве вечном. Им не важны Всевышнего законы, у них на все свои резоны. А потому пришел к тебе я при параде, чтоб мысли изложить свои в докладе. Согласно нашему давнишнему суждению, их души я могу забрать на веки во служение. Грехам их счет уже потерян, а разум их тщеславию лишь верен.
— Из века в век, а ты все об одном, пора уже забыть тебе о том. Вершить их судьбы буду я в суде священном, получит каждый по заслугам, несомненно.
— Они твой жизненный огонь не ценят, теряют милосердие, лишь в силу верят. Попрали все великие заветы, поддались похоти, нарушили обеты.
— А ты тому способствовать был рад, бьюсь об заклад — не жаждешь для себя иных наград?
— Помилуй, Отче, в том моя природа, но ты не сравнивай меня с простым народом. Ведь вахту я свою несу исправно, людские души подвергаю искушениям коварным. На свет безгрешных я не претендую, но требую награду для себя иную.
— Постой, постой, ты ангел мой мятежный, для человечества ведь есть еще надежда. И повторю я тебе вновь, известна им и верность, и любовь. Есть те, кто почитают преданную дружбу, и те, кто мне несёт пожизненную службу. Сердца их преисполнены отваги, а души навсегда верны присяге. За верность их готов я поручиться, ты лично можешь в этом убедиться.
— Готов я биться об заклад, что в души их внесу разлад. Забудут навсегда они про верность клятве, убийствам предадутся и кровавой жатве. Навеки дружбе их придет конец, и не спасет их твой божественный венец; пойдут они различными путями, гонимые народом и властями. Лишу друзей всего: семьи, земель и славы, но будет это всё отнюдь не для забавы. Когда сердца навечно завоюет горе, приближусь я к победе в этом споре, сломлю людей я — в этом нет сомненья, их души заберу к себе на вечное служение. И будет всем присутствующим дан урок, на исполнение какой дашь срок?
— Жизнь человека коротка, и вечности порою мало…
— Я вижу, что Творца сомненье обуяло. Ну что ж, тебя я в этом не виню, но в этот раз поверь, не отступлю. Коль сам не веришь в сказанное выше, желаю я о поражении твоем услышать. Не каждому дано читать людские души, но я привык не созидать, а рушить.
— Сомнений нет, но есть другие опасения.
— Забудь их, эти смертные достойны восхищения.
— За души эти будем мы с тобой в ответе, уже имеешь ты кого-то на примете?
— Есть двое – давние друзья, различны меж собой, как небо и земля. За жизнью их давно я наблюдаю, занятные создания – это точно знаю.
— Ну что ж, сыграем надвое с тобой, один из них мне станет левою рукой.
— Тогда второй пусть будет под моей опекой, клянусь пред всеми, что низвергну человека. Я затащу его в глубины ада, победа в этом споре станет мне наградой. Я доведу его до той границы, откуда он не сможет возвратиться. Его душе закрою в рай навечно дверцу и сделаю я так, что зачерствеет его сердце. Познает он предательство, разлуку, страх неизбежности и смерти муку. Забудет он про нежность, состраданье, лилея в сердце лишь одно желанье. Заменит навсегда ему любовь необходимость пить чужую кровь. Его семья отвергнет, как изгоя, а я навек лишу его покоя. И будет обречен беглец бродить по миру, как живой мертвец, навек заполучу его я душу, и мир вокруг него разрушу.
— Да будет так, но знай одно – еще ничто не решено. Заблудший человек, порой, вести себя способен как герой. Возможно, вступит он в неравный бой и сможет одержать победу над судьбой. Ведь иногда один поступок верный способен противостоять деяниям скверным.
— Я б не рассчитывал на это, в его душе не будет света, но, впрочем, мысль твою учту – испепелю его мечту. И будет против всех один стоять наш темный господин.
— Ну что ж, ударим по рукам. Поднимем занавес, и пусть начнется бал.
* Имеется в виду изгнание Люцефира и его сторонников с небес.
========== Узница ==========
Будапешт. 29 октября 1888г.
Когда Анна пришла в себя, в комнате царил приятный полумрак. Лишь маленькая свечка, стоявшая в самом углу, беспомощно силилась справиться с надвигающейся темнотой, грозившей вернуть к жизни самые потаенные страхи, затаившиеся в каждом уголке ее души. Багровые всполохи танцующего пламени озаряли тусклым светом небольшую опочивальню, видимо предназначенную для приема важных гостей. Из-за плотно задернутых тяжелых портьер было непонятно, какое сейчас время суток, но судя по тупой боли, разливающейся по всему телу, девушка пришла к выводу, что пролежала на полу несколько часов. Онемевшие от долгого пребывания в неестественном положении ноги отказывались слушаться хозяйку, и после нескольких тщетных попыток подняться, Анна беспомощно перевернулась на спину, растирая затекшие конечности.
Решив не тратить попусту отпущенное ей время, принцесса начала осматриваться, пытаясь составить возможный план побега. Даже в тусклом свете взгляд невольно останавливался на искусной росписи, застывшей под сводами ее покоев. Дивные фрески с изображением сцен Вознесения, запечатленные на потолке еще в эпоху Возрождения, успокаивали ожившие в ней страхи. Свод поддерживали несколько греческих колонн, покрытых сусальным золотом и необработанными драгоценными камнями. В центре зала стоял огромный мраморный камин, украшенный необыкновенной резьбой. Подле него располагались два кресла начала Викторианской эпохи с шахматной доской между ними. У огромного сводчатого окна стоял резной стол из красного дерева с разбросанными на нем книгами. Кровать с огромным балдахином находилась в самом углу и казалась настоящим произведением искусства: редкие породы дерева, инкрустированные слоновой костью, золотом и драгоценными камнями, составляли единый гармоничный образ, а тяжелое покрывало из восточного шелка с изысканной вышивкой дополняло картину. Было трудно в этом признаться, но комната была настоящим образчиком роскоши и утонченности, которые Анна никак не ожидала встретить в доме своего врага.
Собрав в кулак всю свою волю, девушка сделала очередную, куда более успешную, попытку подняться. Только когда ее ноги запутались в тяжелой черной ткани, она заметила, что все это время лежала на плаще, который, судя по всему, не дал ей окоченеть до смерти, лежа на мраморных плитах. Судя по всему, комнату давно не топили, так как холод пропитал все вокруг, забирая из ее тела остатки тепла. Сильнее завернувшись в плащ, Анна поднесла к губам онемевшие пальцы, стараясь согреть их своим дыханием, но руки по-прежнему отказывались ее слушаться.
Слабый лучик солнца пробивался сквозь бархатную портьеру, и девушка поспешила к окну, чтобы впустить в комнату свет, который придавал ей иллюзорную веру в свою защищенность, уверенность, которую она продолжала черпать в сказаниях, из уст в уста передававшихся обитателями ее городка. Остановившись у письменного стола, Анна машинально переложила несколько книг, рассеяно всматриваясь в названия: Вольтер, Данте, Макиавелли, Шекспир…
— Так вот как бессмертные коротают вечность, — проговорила она вслух, вслушиваясь в звуки собственного голоса.
Окинув комнату еще одним пристальным взглядом, девушка направилась к небольшой двери, судя по расположению, ведущей в соседние покои. За азиатской ширмой стояла огромная ванна и небольшой туалетный столик, еще один проход вел в примерочную, забитую дорогими платьями, шелками и парчой. Не удостоив всю эту роскошь даже беглым взглядом, она направилась к двери, за которой должен был находиться общий коридор.
Анна потянула за бронзовую ручку, но, как и стоило ожидать, дверь была заперта. Скорее машинально, чем осознанно она дернула за ручку еще несколько раз, после чего стала оглядывать комнату в поисках предмета, способного отворить замок.
— На твоем месте я бы этого не делал, — раздался бесстрастный голос за ее спиной.
В этот момент, казалось, сердце пропустило удар, а разум изо всех сил старался совладать с накатившей на нее волной ужаса, вызванной этой короткой фразой. Анна резко обернулась, уставившись на высокого мужчину, стоявшего перед ней. Как и всегда, он был облачен в черное с головы до пят, длинные волосы с выбившимися прядями собраны в хвост и сколоты стальной заколкой. Горделивый стан, грациозные и быстрые движения, острый ум, оставивший отпечаток на его лице — все в его внешности и повадках говорило о том, что в его жилах когда-то текла кровь настоящего аристократа, члена правящей династии. Но сейчас он был не только аристократом, он был хищником, изучающим свою добычу. В холодных синих глазах плясали насмешливые огоньки, но более всего в них читалось вожделение, которое граф даже не старался скрыть. Казалось, мужчина получал ни с чем несравнимое удовольствие, слыша каждый удар ее трепещущего от страха сердца, но, не нарушая правил собственной игры, предпочитал держаться от жертвы на почтительном расстоянии, ожидая от нее первых действий.
Анна не могла точно сказать, сколько простояла, рассматривая своего собеседника — может, несколько мгновений, а, может, и целую вечность, — казалось, в этот миг время для нее остановилось: был только страх и звук собственного сердца, отбивавшего бешеный, неконтролируемый ритм.
Молчание нарушил хозяин дома, услышав требовательное урчание в животе у своей гостьи: только сейчас Анна вспомнила, что больше суток у нее во рту не было и маковой росинки.
— Ах, где же мои манеры, моя гостья очевидно голодна?! — с деланным упреком проговорил он и направился к столу, где уже стоял серебряный поднос с фруктами и сыром, а так же хрустальный штоф с вином. Мужчина наполнил два бокала, наигранно потягивая бордовую жидкость.
— Нет, определенно, я предпочитаю напитки другого рода, — с хищной ухмылкой проговорил граф, вплотную подойдя к своей гостье, — не желает ли принцесса утолить свой голод?
Едва уловимым, но все же не ускользнувшим от Дракулы движением, девушка отстегнула небольшой мешочек, притороченный к поясу, пытаясь незаметно развязать тесёмку. Одним взмахом руки принцесса рассыпала содержание мешочка по всей комнате и что было сил, рванулась к окну, надеясь, что прикрывшись светом, сможет выскользнуть на балкон, но мужчина оказался куда проворней: в один миг, преградив путь своей жертве.
— Рис…?* — едва сдерживая насмешливую улыбку, проговорил он, — Святая вода, распятия, серебреные колья, но это… Боже, Анна, не ожидал от тебя такой суеверной наивности. Игра обещает быть забавной…
Девушка попятилась назад, вставая под солнечные лучи в надежде, что этот нехитрый ход даст ей немного времени.
— Свет? Это еще один твой защитник? Разрушить и эту иллюзию?
В мгновение ока он оказался рядом с ней, ухватив ее за плечи и оттолкнув от окна. На миг на его лице отразилась гримаса боли, сменившаяся непроницаемой маской. Видя удивленное и вопросительное выражение на лице Анны, он с некоторыми нотками превосходства произнес:
— Неприятно но, при таких обстоятельствах, не смертельно.
Он обвел девушку оценивающим взглядом, остановившимся на серебряном кресте, который девушка прижимала к своей груди.
— Твое распятие оскорбляет мой взор. Сними его… Уверен, оно имеет для тебя какую-то ценность.
Анна не двинулась с места, устремив на него полный ненависти взгляд.
— Что ж, я тебя предупреждал… — процедил он, срывая крест с ее шеи и заключая в кулак. Тень пробежала по его лицу, но ни один мускул не дернулся в тот момент, когда едкий дым стал клубиться от его руки. Еще секунда — и оплавленный комок серебра полетел на пол, с негромким шлепком ударившись о мраморные плиты.
— Однако… мелковат… — процедил он с привычной ухмылкой.
— Да будь ты проклят… — прошипела Анна, награждая его очередным презрительным взглядом.
— Ну наконец-то, а я-то уже думал, что ты от страха проглотила язык.
— Я тебя не боюсь.
— Об этом ты скажешь своему сердцу, которое вот-вот выпрыгнет у тебя из груди.
Анна попятилась назад, пока стена не отрезала ей путь к отступлению. В два шага преодолев расстояние, разделяющее их, Дракула склонился в опасной близости от ее тела, буквально подпитывая ее страхом свой интерес.
— Чего ты хочешь? — едва сдерживая очередную волну страха, разливающуюся по ее телу, прошептала Анна.
— Мои желания достаточно тривиальны: я жить хочу, жажду продолжения рода. Мне надоело прятаться, подобно крысе в своем убежище, скрываясь от всех тебе подобных.
— Ты покупаешь свою жизнь ценой жизни других людей.
— Мы не убиваем больше, чем нужно, для выживания и пропитания.
— Ты убийца, проклятая богом тварь.
— Люди каждый день убивают друг друга, но почему-то ты не сомневаешься в том, что ваш вид имеет право на жизнь. Меня же подвергли травле за это…
— Не пытайся заговорить меня. Еще при жизни твои руки были залиты кровью невинных, не так ли?! — последние слова она буквально процедила, наполнив каждый звук ядом и ненавистью, на которую только была способна.
При упоминании о давно забытом прошлом, неконтролируемая ярость вспыхнула в его глазах. Мужчина издал то ли стон, то ли рев, опрокинув тяжелый дубовый стол, стоявший около него. Воспользовавшись этим моментом, Анна выхватила кинжал из голенища сапога и по самую рукоять вонзила в его грудь.
— Предположим, ты меня убила, — проговорил он, схватившись за рукоять, и начал медленно вытягивать лезвие из своей груди. Девушка застыла в немом ужасе, широко распахнув глаза. — А дальше что планируешь делать?
Страх комом подступил к ее горлу, но как ни старалась, она не могла произнести ни слова, беспомощно открывая рот.
— Нечего сказать? Что ж, я так и думал… — взмах руки расчертил воздух, и уже через секунду рукоять кинжала торчала из дверного косяка, войдя внутрь до самого основания. Дракула отступил от своей жертвы на несколько шагов и как ни в чем не бывало продолжил:
— Через пару дней в этом дворце состоится чудесный бал-маскарад. Я бы хотел, чтоб ты стала моей спутницей на этот вечер.
— Уж лучше убей меня сразу, — прошипела она, бросив на него полный презрения взгляд.