Зеркало Рубенса

Елена Селестин

Зеркало Рубенса

1. Победитель

Гаага, дворец Оранского, весна 1620 года

– Что узнал? – Штатгальтер Голландии Мориц Оранский лежал на кровати в мундире и в пыльной обуви, будто только вернулся с учений и сразу лег. Это поразило Жербье: Оранский прежде был болезненно аккуратен.

– Записей о рождении Рубенса, ваша светлость, нет ни в Зигене, ни в Кельне. Проверил все церковные книги и городские реестры, – доложил Жербье.

– Еще что?

– В Саксонии я пытался найти людей, которые были рядом с ее высочеством Анной Саксонской в ее последние годы.

– Месяцы! Моя мать жила в Дрездене последние пять месяцев. – Мориц с трудом поднялся и встал у окна так, чтобы Жербье не видел его лица. – Кто-то еще помнит ее, а? Говори же, чтоб тебя сожрали бесы, – застонал Оранский.

Его мучили боли в боку.

– Живых не нашел, – вздохнул Жербье. И добавил: – Но ведь больше сорока лет прошло, ваша светлость.

– Без тебя знаю, болван, сколько времени прошло, – пробормотал Мориц.

Он тихо барабанил пальцами по витражу, цветные отблески освещали его лицо, очень бледное.

Жербье ждал.

– В доме, кроме самого Рубенса, есть люди, которые могут помнить?

– Скоро узнаем, ваша светлость. Мне удалось подкупить молодую кухарку Рубенсов.

– Пусть выяснит, вспоминают ли в его семье о той истории. Что вообще говорят об этом в Антверпене?

– Ничего не говорят и не интересуются, а я расспрашивал у многих.

– Ладно, слушай внимательно.

Мориц отошел от окна, взял со стола кошелек и, не глядя, бросил его Жербье. Тот подпрыгнул и проворно поймал мошну.

– Не твои! И не бери оттуда! – заорал штатгальтер. – Тебе заплачу отдельно. В Эйндховене на постоялом дворе в пятницу вечером тебя будет ждать аббат Скалья. Деньги отдашь ему. Он много знает уже сейчас о том, что нас интересует, но мы платим ему, чтобы он узнал все, что возможно, а потом забыл об этом. Сам я встретиться с ним не смогу, слишком опасно, иезуиты способны выследить его… или подкупить… или давно подкупили. Аббат работает на всех, на кого только можно. Мне надо, чтобы он собрал все, что говорят и думают об этом деле в Германии и в испанской Фландрии. Скажешь ему про графиню Лалэнг, о том, что Рубенс служил у нее пажом в детстве. Напомнишь: графиня Лалэнг – родственница моего отца. Мне нужно точно знать, чей сын этот художник, почему он такой… такой наглый. Кто его настоящая мать?!

– Считается, что мать Рубенса из торговой семьи, ее звали Мария Пейпелинкс, в Антверпене успехи художника объясняют ее воспитанием. Она была боевая и неглупая женщина, о ней отзываются с уважением.

– Письма при тебе не будет, скажешь аббату одно имя: «Анна». Встретишься с этим священнослужителем столько раз, сколько надо будет. Пусть все, о чем узнает, расскажет тебе, если будут бумаги – пусть отдаст. Еще одно, Жербье. За разглашение государственной тайны уровня первого реестра полагается что?

– Смертная казнь. – Жербье вытянулся по-военному.

– На костре, – сухо уточнил штатгальтер.

– Мне это не грозит, ваша светлость, я – самый верный из ваших слуг и самый сообразительный, – осмелился улыбнуться Жербье.

Но улыбка получилась жалкой.

– Пошел вон, дурак. – Оранский поморщился от боли. – Жербье, стой! Что ты увидел в Мейсенском соборе?

– Вы про место упокоения вашей матери… про могилу ее высочества Анны Саксонской? Плита лежит, но на ней нет никакой надписи, гладкая такая плита, а рядом – саркофаг ее отца. Ну, вашего деда – курфюрста.

Когда Жербье вышел, Мориц обхватил руками живот: боли стали нестерпимыми. Не переставая громко стонать, он схватился за колокольчик, затряс им яростно, потом швырнул в стену. За колокольчиком полетел пустой кувшин.

– Вина! Вина скорее! Полынной настойки еще! И лекаря, быстро, да где вы все?!

И штатгальтер принялся бешено сбрасывать со стола на пол все, что там находилось.

Антверпен, май 1620 года

Тоби Мэтью с веселым любопытством наблюдал за пассажирами лодки, которые вытянули шеи, словно вознамерились спрыгнуть в воду, больше не в силах терпеть столь медленного приближения к пристани. Гребцы переговаривались и смеялись. Пахло стоячей водой большого порта, рыбой, восточными специями. От вида незнакомого Антверпена, его шпилей и крыш, освещенных солнцем, Тоби охватило приятное чувство: «Что-то роднит Антверпен с Венецией, здесь тоже воздух будто искрится…»

Оказавшись на причале, молодой англичанин пошел в сторону центральной площади, к собору с высокой ажурной башней. Заулыбался, увидев нарядных смешливых девушек, по-видимому, купеческих дочек, – и они помахали ему в ответ. Чувствуя свежий солоноватый ветер, пропахший цветами городских садов, англичанин двигался бодро и чуть не налетел на согбенного старика, идущего ему навстречу.

– Синьор Мэтью, синьор Тоби Мэтью! – позвал старик. Голос у него неожиданно оказался звонким.

– Это я, – удивился англичанин. – Ты кто? – спросил он по-итальянски.

– Слуга синьора Рубенса, Бетс, но дома все зовут меня Птибодэ, так синьор Пьетро Паоло и его брат меня прозвали…

Отвечая, старик не разгибался, а только быстро крутил шеей, подобно птице. Когда он стоял на месте, его седая голова находилась на уровне колен, когда же слуга пошел рядом с Тоби, англичанину показалось, что старик стучит носом по камням мостовой, а видеть он способен только свои башмаки.

Между тем Птибодэ не умолкал:

– Синьор Рубенс послал меня проводить вас в его палаццо. Сам он после мессы отправился к нашему бургомистру, ну, а я сюда… И синьора Изабелла тоже вас ждет, скучно не будет! Но сначала отдохнете с дороги. Дайте сюда, синьор. – Слуга протянул руку и цепко ухватился за небольшой дорожный сундук англичанина.

Тоби Мэтью от неожиданности отдал поклажу, хотя ему трудно было представить, что у старика хватит сил тащить ее.

– А далеко палаццо Рубенса?

– Эту улицу пройти, потом еще одну, свернем направо – и сразу канал Ваппер, а там и наш дом. – Слуга волок сундук, ловко обхватив его одной рукой.

– Тогда я зайду в собор? Снаружи он необычно выглядит. Такой величественный!

– Желаете, чтобы я показал вам работы хозяина, которые внутри? – предложил слуга.

– Тебе не надо отдохнуть?

Тоби Мэтью оглядел старика с сомнением.

– Я не устал, – ответил слуга, снова удивив собеседника звонкостью голоса.

– Скажи, ты итальянец?

– Фламандец, как и синьор Рубенс. Но я учился в Падуе, в университете, да давно это было. Я доктор права. Могу говорить по-немецки, если будет на то ваше желание.

– Нет уж, итальянский привычнее.

Тоби неплохо говорил и по-фламандски благодаря своей кормилице, в свое время сбежавшей в Англию от испанской инквизиции, но решил, что лучше об этом пока промолчать.

С трудом отворяя тяжелую дверь собора, Мэтью вспомнил предупреждение своего патрона: вокруг Рубенса много необычного.

Вот и слуга у Рубенса – вроде на ходу разваливается, страшно даже предположить, сколько ему лет, а разговаривает как молодой, да еще и законник к тому же…

В соборе было безлюдно. Горящие свечи, множество статуй и картин в богатых рамах – это снова напомнило англичанину Италию.

– Вот, посмотрите, синьор. – Бетс оставил сундук у входа и двинулся вдоль пышно украшенных боковых нефов. – Алтарь святого Христофора, который синьор Рубенс создал по заказу гильдии аркебузиров…

«Тот самый», – догадался Тоби.

Старик прошел в глубь собора, а англичанин задержался, оглядывая триптих в приделе святого Христофора.

Карлтон, патрон Тоби, два дня назад рассказывал про выходку Рубенса, связанную с этим алтарем. Карлтон и Тоби Мэтью тогда ужинали вдвоем в таверне и весьма повеселились. Патрон поведал ему, что Рубенс два года мурыжил могущественную гильдию аркебузиров Антверпена, запросил огромную сумму за этот заказ и наконец отдал им три готовые большие картины, но ни на одной из них не было даже маленького изображения святого Христофора – «святого, несущего Христа», покровителя оружейников, ради которого гильдия и заказывала алтарь. Рубенс якобы ответил делегации аркебузиров, явившейся принимать его работу в парадном обмундировании: «Мне нетрудно было бы изобразить то, что вы ожидали, но я решил по-новому подойти к композиции алтаря: все персонажи, которых вы видите, несут в себе Христа». Оружейники изумились, но не посмели спорить с придворным художником эрцгерцогини, наместницы испанского короля. Им пришлось полностью расплатиться. Однако то ли кто-то из них пожаловался бургомистру, то ли Рубенс сам похвастался, как ловко ему удалось провести аркебузиров («у которых вместо головы – шлем»), всучив им работы, отвергнутые другим заказчиком, но над оружейниками в Антверпене смеялись все.

– Таков этот человек, – напутствовал Карлтон своего секретаря перед поездкой, – и ты должен помнить, Тоби, как о связях Рубенса с могущественными персонами, так и о его иногда весьма дерзких поступках. Мне рассказывали, что когда он был деканом гильдии романистов, любителей античности, то по уставу обязан был отчитаться после того, как срок его деканства закончился… А он, а он… – Карлтон закашлялся, давясь дымом трубки. – А Рубенс сказал, что я, мол, отчитываться не буду, и так слишком много времени и денег потратил на ваши пирушки! А ведь знаешь, малец Тоби, у фламандцев, как и у голландцев, на каждый чих должна быть составлена бумага, они еще хуже немцев в этом. В гильдии романистов состоят самые уважаемые люди Антверпена, банкиры и купцы! Они не могли успокоиться целый год: как это так – он не представил отчет, положенный по уставу?! Ему плевать на всех, вот как!

Сплетни о Рубенсе распространялись и гильдией художников Антверпена. Простые художники, члены гильдии святого Луки, обязаны выполнять много правил: регистрировать каждого ученика, отчитываться о доходах, подавать в гильдию копии контрактов с заказчиками. А Рубенс высочайшим указом эрцгерцогини, наместницы испанского короля в Брюсселе, был освобожден от всех этих тягот, он даже не должен был платить налоги! Это и порождало завистливые пересуды. В Гааге о Рубенсе постоянно болтал портретист Балтазар Жербье – развязный тип, в последнее время приблизившийся к Морицу Оранскому, правителю Голландии. Жербье писал портреты Оранского и во время сеансов смешил старого вояку разными байками.

На корабле по пути в Антверпен Тоби Мэтью размышлял о своем задании.

Сэр Дэдли Карлтон, посланник его величества короля Англии в Гааге, намекнул, что в случае удачной поездки попробует выхлопотать для Тоби отпуск. До Гааги они пять лет вместе провели в Риме, Карлтон там тоже служил посланником, а молодой Тоби Мэтью трудился его личным секретарем. Служба была приятной: Карлтон большую часть времени посвящал своей страсти: разыскивал и покупал, а иногда просто выменивал на безделицы античные статуи, геммы, бюсты. Тоби составлял и отправлял отчеты и письма в Лондон, остальное время прохлаждался. Перед тем как Тоби поехал в Италию, отец поучал его: «Это хорошо, сын, что удалось пристроить тебя именно к сэру Дэдли Карлтону, поскольку он на хорошем счету у трех главных людей Англии: короля Якова, Бэкингема и лорда Фрэнсиса Бэкона. Ты будешь заниматься перепиской, и внимательнее всего следи за тем, чтобы ни один из этих троих не охладел к твоему патрону. Если это произойдет, придется искать тебе другое место. А пока Карлтон в фаворе, старайся изо всех сил и помни, что тебе повезло».

«Ну да, повезло, – хмыкнул про себя Тоби. – Не так проста моя служба! Вот если бы тебе, отец, сказали: плыви один в незнакомый Антверпен, иди в дом Рубенса и постарайся разузнать там – правда ли, что лучшие картины мастерской Рубенса пишет его молодой ученик ван Дейк? Попытайся познакомиться с этим ван Дейком и выясни: вдруг его можно переманить в Англию? Еще узнай, можно ли не слишком дорого купить картины мастерской Рубенса для личной коллекции посланника Карлтона? Чтобы потом их перепродать, конечно. Ничего себе задание! Я никогда не был в домах художников, а тут сразу – сам Рубенс…»

Аккорды органа антверпенского собора, раскатившиеся громом небесным, заставили Тоби нервно вздрогнуть. Птибодэ что-то кричал и размахивал руками, показывая на хоры, но орган звучал с такой мощью, что Тоби Мэтью не мог разобрать слов слуги.

Они выбежали из собора на солнечную площадь.

– Я говорил вам про самое интересное, синьор Мэтью…

– Что это, ради всего святого?

– Органист нашего собора Антверпенской Богоматери – синьор Булл, он тоже англичанин! У него в Лондоне были неприятности с законом, пришлось бежать, и теперь он работает здесь. Джон Булл сочиняет музыкальные пьесы, и мой хозяин дружит с ним, да. Это я попросил его сыграть для вас!

– Напугал ты меня до полусмерти, старик, своей музыкой, – усмехнулся Тоби.

Ратуша Антверпена, май 1620 года

– Картины, перед тем как передать заказчику, я сам подправляю и прописываю. Все знают об этом, иезуиты тоже знают. – Рубенс недовольно скривил рот. – Чего им еще надо?

– Вы поймите, договор сочинял не я, просто отца Террина нет сейчас в городе, и вполне естественно, что он попросил меня быть посредником. Сумма заказа предполагается немалая, даже для такого известного художника… – Бургомистр чувствовал, что оправдывается, и его это раздражало.

– Лучшего.

– Для такого художника, как вы.

Бургомистру Антверпена Роккоксу не хотелось ссориться с Рубенсом, даже спорить не было желания. Но глава ордена иезуитов Антверпена – человек важный, ему тоже надо идти навстречу…

Недовольство Рубенса вызвали две фразы договора:

«В-третьих, вышеупомянутый Рубенс собственноручно исполнит еще одну картину для одного из боковых алтарей оной церкви…

В-седьмых, Отец Настоятель в удобное время закажет господину ван Дейку картину для одного из боковых алтарей оной церкви…»

Это означало, по мнению художника, что иезуиты ставят его, Рубенса, на одну доску с двадцатилетним ван Дейком! Мало того, отец Террин хочет, чтобы их картины висели недалеко друг от друга: каждый прихожанин будет иметь возможность их сравнить.

Рубенс настаивал, чтобы в договоре написали иначе, хотя бы так:

«Упомянутый господин Рубенс обязуется собственноручно исполнить эскизы малого размера для всех 39 картин, затем дать ван Дейку и всем другим своим ученикам исполнить их в большом размере и завершить, затем господин Рубенс обязуется, действуя по чести и совести, закончить их собственной рукой и восполнить все, чего в них будет недоставать…»

Однако отец настоятель специально предупредил бургомистра: либо две из тридцати девяти картин будут выполнены лично Рубенсом и лично ван Дейком, от эскиза до завершения, либо заказа вообще не будет.

Даже для успешного Рубенса, который скупает участки вокруг своего дома и продолжает расширять и благоустраивать свои угодья, десять тысяч гульденов – огромная сумма, и она нужна ему прямо сейчас. Но он не желает подавать дурной пример другим заказчикам: одному уступишь, и другие начнут пытаться диктовать свои условия.

– Нет, я не подпишу договор! Дождемся отца Террина, пусть все переписывает, – уперся Рубенс.

«Какое высокомерие! Вечная его самонадеянность! – сердился Роккокс, но молчал. – Будто живет по собственным законам. Иезуиты ведь собираются заплатить больше, чем платят персоны королевской крови! Рубенс многое может устроить в свою пользу, но даже он не может справиться с растущей славой молодого ван Дейка. Смешно даже – это как пытаться сдержать морской прилив…»