Часовые над шексной

Максим Калинин

Часовые над Шексной Вторая книга стихов


Время поэзия Максима Калинина

Поэзия Максима Калинина прикровенна: его лирические стихотворения пронизаны и укреплены хроноэпическим потоком социального (история), природного (родная и вообще земля, стихии) и душевного (зрящая и зримая душа). Стихи М. Калинина не лиро-эпичны, они прежде всего хроно-топичны. Именно время и место обнаруживают в себе в процессе их вербализации открытия. Эвристичность поэзии М. Калинина несомненна: в каждом стихотворении книги «Часовые над Шексной» есть серьёзные открытия в концептуальных сферах таких категорий, как Время, Вечность, Жизнь, Земля (Вода, Огонь, Воздух), Смерть, Душа, Бог и др. Именно эти категории стали предметом поэзии М. Калинина. И ещё: в каждом стихотворении виден ПУТЬ. Путь таланта.

Подлинность и сила поэтического дара М. Калинина очевидны. Не наглядны и поверхностны, как у последователей и имитаторов Бродского (пользователей палимпсеста просодии И. А. Бродского), но проникновенны. Проникновенность этого поэта вертикальна: ни в стихах Калинина, ни в сотворённой им поэтической картине мира, ни в самом мире (по Калинину) нет пустоты. Эти стихи настолько плотные в просодическом, в звуковом, в языковом отношении, что вещество пустоты материализуется в них чудесным образом в вещество жизни, смерти и души. И любви: М. Калинин, почти по И.А. Бунину, поёт и плачет только о страшном и о прекрасном. Синтез ужасного и красоты не заедает стык этих родственных противоположностей, а позволяет (и это неизбежно) появляться здесь поэзии. Поэзии в чистом виде. Два мощных пласта страшного (отчаянье) и красивого (ещё большее отчаянье), наплывая друг на друга, выжимают из мира, из языка, из души поэзию. Вещество того Нечто, что есть только в стихах, в музыке и в божественном.

Чтобы попасть на соседний брег,
Надо отращивать плавники

(«Часовые над Шексной»)

Вертикальное, глубинно метафорное, образное, мыслительное бурение, минуя пласты предметных и образных смыслов, достигает уровня духовной семантики и, погружая в него уже не разум и сердце, но душу,  обнажает здесь смыслы чудовищной (от «чудо») силы, глубины и высоты: чтобы попасть в инобытие, в вечность etc., нужно отращивать, выращивать и наращивать в себе душу, Бога и хаокосмос, который оборачивается жизнью Какой? Поэт живёт не здесь и сейчас, а всюду и везде.

Как истинный поэт, М. Калинин обладает комплексным зрением. В ослепительно светящейся точке схождения множественного взгляда поэта соединяются все стороны бытия: свет, тьма, земля, вода, Бог, поэт и время. Взгляд М. Калинина обладает редким свойством видеть себя со стороны, глядя из себя, из мира реального и ирреального. Здесь мир показывает свою изнанку миф. Но изнанка мифа мир, и поэтому язык М. Калинина одновременно столь современен и архаичен. Это язык, который диахронически является не только русским, но и славянским. Просторечие, архаизмы, диалектизмы и лексика общеупотребительная образуют, как в Пушкинском «Пророке» стереоскопический хронос, который перепахивает статическое пространство. Однако и кажущаяся статичность топоса зиждется на росте пространства, на его прикровенном и незаметном движении на выросте его: семена времени раздвигают место и присваивают его себе растению вечности:

От бессмертия нет защиты
Время пространство пытать
 Зреньем и слухом.
 Время к земле припадать
 Жаждущим слухом
Смерти прожорливой сыть
 Суть человеки
Тяжко шагать неживым
 Краем родимым,
 Чуять отечества дым,
 Будучи дымом
Вернулись золотые времена,
 Когда в лесу деревья говорили
Рыбы к воде бегут,
 Прыгая на боку.

 Жизнь изнутри вовне
 Движется впопыхах.
 Стало не стыдно мне
 Смерти в своих стихах
Жизнь ушла с прокушенной губою
Урожай созреет вскорости,
 Собирать меня пойдёт
Душа уходит кошкой
 Бродить по чердакам
Я ещё не умер до конца.
 Пять минут от вечности занача,
 Выгляжу вполне живым с лица
Заросли высокие раздвинув,
 Сам себе я вслед машу рукой

Поэт, вслед за Природой, сотворяет особую, но абсолютно художнически и онтологически объективную сферу жизнесмертия. М. Калинин мужественный поэт: он сознательно и опять же бытийно истинно обитает в этом бескрайнем и шарообразном хронотопе в жизнесмертии. Пантеизм М. Калинина особый: он русский, славянский, наш, русско-поэтический, Ломоносовский, Державинский, Тютчевский, Заболоцкий. И поэтому поэзия М. Калинина тотально консонантна: согласные звуки, теснясь, создают невероятную звуковую, шумную плотность стиха,  и это плотность нашего языка и мира.

С Т Л С К С Т В Д Р Ч Д С Н В Р В Т К К Н Ч С Т В Т Т,  вот консонантный перевод небесного на земное, или превращение Неба в Землю, или приращение Неба к Земле корешками русских согласных звуков.

В этой книге много имён воды, земли, неба, людей, зверей, рыб и птиц (сорока как древнейшая наша птица наиболее любима поэтом). «Из могилы поднималось тело, // Напрягая зрение и слух»,  не только для того, чтобы увидеть и услышать, но прежде всего для того, чтобы вспомнить и назвать. И переназвать. И вспомнить изначальное имя мира.

Первое, первичное имя мира, по М. Калинину ВРЕМЯ. Время поэтическое, которое есть синтез образный, органический и онтологический времени природного, антропологического, биологического, астрономического, исторического, социального и воображаемого времени звука, образа и смысла. Единица поэтического времени М. Калинина человек. Человек, воплощённый в стихиях, в дереве, в птице, в животных, в светилах небесных, в жизни, в любви, в смерти.

Сызнова по голыдьбе
Смерть мышковала.
Живо набила себе
Зоб до отвала.
То, что пригрезилось сном,
Сбудется явью
Будем стелиться мышом
По мелкотравью.
Лишь головой в синеву
Станешь нетвёрдо,
Тут же расклинит траву
Острая морда.
Тщится поимная снедь
В вечном расчёте.
Косточки будут белеть
В лисьем помёте.

Стихотворение сказано всюду, всегда и навсегда. Интенционально (за счёт лексической стилистики и семантики разноприродного характера) оно адресовано одновременно прошлому, настоящему и грядущему. Нисходящая автометафора духовно взмывает в высь,  туда, откуда Творец, поэт и мир смотрят на жизнь. На жизнь как на константу духовного и вечно смертно живого.

М. Калинин поэт редкий: и словесно, и стилистически, и онтологически, и витально, и номинативно: он имеет дар, мужество и силу называть дерево деревом, небо небом и смерть жизнью.

Если станет душа легкокрыла,
То не раньше, чем тело мертво.
Это время со мной говорило
Или я говорил за него?

Когда воспринимаешь подлинную поэзию в оязыковлённом виде изумляешься: КТО ЭТО СКАЗАЛ? Или ЧТО ЭТО СКАЗАЛО? Поэт? Дар? Бог? Время? Вечность? Душа?.. Поэзия есть абсолютное время, не подвластное цикличности и окончанию своему. И когда говорит поэзия, то слышится время. Время поэзия Максима Калинина.

ЮРИЙ КАЗАРИН

Часовые над Шексной

Весело плещет река Шексна,
С Волгой рекой сопрягая ток.
Ветер уносит обрывки сна.
Воздух пьянит за один глоток.

Башня из брёвен венчает юр.
Частые колья обстали двор.
Пятнами жёлтых и серых шкур
Полнятся дали, где ходит взор.

Ведьминой дыркой бойницу звать
Издавна брат-часовой привык.
Всякую малость тебе видать,
Ежели к небу стоишь впритык.

Глазу не лёгок глядельный труд
Как на ладони судьба видна:
Посуху дикие люди прут,
Берегу корни грызёт волна.

Страх опускает на плечи плеть.
Трудно бодриться в тяжёлый час.
Нам с тобой не о ком песню петь.
Завтра, должно быть, споют о нас.

Тем, кто за нами пойдёт на рать,
Будем в оврагах костьми греметь,
Кровью в ручьях голубых плескать,
Душами по древесам шуметь.

Тем, кто за нами потянет век,
Драться без роздыху не с руки.
Чтобы попасть на соседний брег,
Надо отращивать плавники.

Солнце в Шексну опустило прядь.
Вражьего варева слышен смрад.
Вскорости будет не расхлебать.
Дай-ка мою поварёшку, брат!

Дома по ту сторону Волги

I

Удобно им дремать на плоском лежне,
Пережидая тёмные века,
Пускай земля струится с потолка,
И сумерки глядят всё неизбежней.
Довериться бы им волне на стрежне,
По брёвнышку скатившись с бережка
Но Вечность им стеречь удел пока
Ей не сыскать хранителей прилежней.

Здесь в сопряженье каждого бревна
Запрятано скрепляющее слово.
Благоволит покою тишина,
И жизни неколеблема основа
Ребёнок из чердачного окна
Взирает на прохожего седого.

II

Затёртый огородами домишко,
Где лаем задыхается кобель.
Хозяин пьян по несколько недель
Прищуристый и гадкий коротышка.
Труба торчит как на макушке шишка
Повылетело сколько ведьм отсель?
Здесь вурдалачья сходится артель,
И с присвистом у сумерек одышка.

Что бредни книг про средние века,
Где кровью плачет каждая строка
Без колдовства здесь жизни отнимают,
Кивая на превратности судьбы.
Калитку на ночь здесь не запирают.
От остановки пять минут ходьбы.

«На костях разорённых кладбищ»

Дальше