– Добрый вечер. – Хемсворт зачем-то понижает голос, будто боясь разбить тишину.
– Здравствуйте! – стандартная белозубая улыбка и готовность в глазах, – мы рады приветствовать вас в нашем отеле! Желаете снять номер?
– Нет, спасибо, – Крис почему-то смущается, – я здесь по делу. Мне нужен... Томас Хиддлстон. Он снимает здесь номер.
– Мы не имеем права распространять информацию о наших клиентах, – заученно выговаривает девушка, с профессионально-виноватым видом.
– Мне не нужна информация, – свет, отражающийся в десятках зеркал, начинает раздражать, – вы можете просто позвонить ему и сказать, что...
И Крис прикусывает, язык, понимая, насколько глупо все это выглядит.
– Звонок возможен, – вдруг улыбается блондинка, – что мне сказать мистеру Хиддлстону?
– Попросите его спуститься.
Девушка кивает и поднимает трубку, одновременно набирая несколько цифр.
– Мистер Хиддлстон? Вас беспокоят с ресепшна. К вам посетитель. Просит спуститься. Пять минут? Да, конечно передадим. Спасибо.
И обращаясь к Крису:
– Подождите пять минут. Мистер Хиддлстон сейчас спустится.
Хемсворт кивает и приваливается спиной к стене, прикрывая глаза. Почему-то хочется просто уйти отсюда. Оставить эти несчастные цветы на ресепшне и выскочить за дверь...
– Крис?
Удивленный голос вырывает из мутного болота мыслей.
Хиддлстон выглядит еще более усталым. Помятая белая рубашка, полурасстегнутая на груди, волосы растрепаны, на ногах резиновые шлепанцы...
– Томас, вы забыли... – Крис заминается и неловко протягивает цветы.
– Спасибо, – музыкант, чуть помедлив, забирает букет, – извините, что так вышло. Сожалею, что вам пришлось тратить свое время.
– Да, ничего, все нормально, – Хемсворт отлепляется от стены и дергает вверх молнию куртки, – я не успел далеко отъехать.
– Может... – Том как-то сосредоточенно поджимает губы, – зайдете? Я могу заказать кофе...
И Крис поспешно кивает, будто только и ждал этого странного приглашения.
Нелепый день, странный вечер...
Так почему бы не выпить кофе в десять часов вечера с едва знакомым британским флейтистом?
– И зовите меня Том, – Хиддлстон вдавливает кнопку вызова лифта, – это привычней.
Крис снова кивает, чувствуя себя китайским болванчиком. И ежится, от вновь накатившего ощущения пустоты и неловкости.
____________________________________________________________________
Первая глава.
Фэндом и пейринг для меня новые, поэтому прошу отнестись с пониманием.
Каждое высказанное мнение для меня очень важно.
Заранее спасибо.
Глава 2. «Тьма не тронет тебя».
Крис заходит в лифт первым, и поэтому теперь видит только худую спину музыканта. Рубашка ему явно велика, что только подчеркивает нездоровую худобу. Черные завитки волос, прикрывающие шею...
И едва заметный тонкий шрам, змейкой ползущий по коже.
Прижавшись к зеркалу на задней стенке кабины, Хемсворт благодарит всех богов, что оно здесь только одно и Том не может сейчас видеть его удушливо покрасневших щек.
Душно...
И каждая секунда, кажется, отнимает последние капли самообладания.
Крис уже почти не понимает, что происходит. Мозг будто опустили в расплавленное железо и мягко помешивают, гоняя от стенки к стенке...
Дрожащие пальцы дергают молнию на куртке, визжащий звук вспарывает напряженную тишину. И Крис буквально чувствует, как сквозь позвоночник Хиддлстона словно пропускают электрический разряд. Его спина становится неестественно ровной, будто... неживой. И на голову будто выливают ведро ледяной воды. Жара исчезает так внезапно, что Хемсворт тяжело выдыхает, сжимая кулаки.
Что это, черт возьми, было?!
– Простите?.. – в голосе Тома... паника?
Хемсворт закусывает губу и медленно выдыхает через нос.
Он что, сказал это вслух?
Похоже, да...
– У меня закружилась голова, – хрипло врет он, – давно не ездил в скоростных лифтах.
– Я дам вам таблетку, – флейтист чуть поворачивает голову, и Крис снова чувствует уже привычную пустоту.
Она, кажется, сопровождает этого англичанина повсюду.
По коридору до номера они идут молча. Плотный ковер скрадывает звуки шагов, давая ощущение какой-то космической тишины... В приглушенном свете черные волосы Тома кажутся рыжеватыми.
– Пришли, – Хиддлстон проводит карточкой по магнитному замку у типовой двери с номером 1213 и оборачивается.
Нет, волосы у него не рыжие. Черные, как и должны быть. Но глаза...
Глаза у Тома зеленые. Яркие, внимательные.
И Крис чувствует, как ухает куда-то вниз сердце, а по спине ползут крупные капли холодного пота.
А потом Том быстро смаргивает и, скользнув по лицу Хемсворта прозрачным равнодушным взглядом, толкает дверь.
Номер у флейтиста шикарный, но абсолютно безликий. Выполненный в серо-черных тонах, он будто... та самая мутная темнота за окном. Призрачный. Ненастоящий.
Откуда возникла такая ассоциация Хемсворт объяснить не может, но ощущение настолько яркое и четкое, что хочется потрогать стену, чтобы убедиться в ее материальности.
– Присаживайтесь, – музыкант осторожно кладет карточку на полку у входа и кивает Крису на диван перед журнальным столиком, – я сейчас закажу кофе. И что-нибудь к нему.
Диван мягкий, приятный на ощупь. Крис вытягивает ноги и откидывается на спинку. На стене матово поблескивает огромный плазменный экран, подмигивает синим огоньком. И Хемсворт запоздало понимает, что в помещении темно. Мрак разгоняет только холодная голубоватая подсветка, пущенная по плинтусам у потолка и пола.
– Сейчас принесут кофе, – голос музыканта звучит откуда-то сбоку, – ничего, что без света? Я устаю от него...
– Без проблем, – Хемсворт кивает, – я, честно говоря, тоже.
Разговор снова неудобно прерывается, но, к счастью, тишину разбивает негромкий стук.
– Кофе, – Том чуть улыбается и идет к двери.
Официантка расставляет на столике чашки и прочие приборы и, поблагодарив за чаевые, деликатно протянутые Томом, удаляется.
– А она ничего, да? – прежде чем подумать, ляпает Крис, когда дверь за девушкой мягко закрывается.
– Тут стандарт, как и во всех отелях, – Хиддлстон, наконец, присаживается рядом с Крисом и берет свою чашку, – негласный, конечно, но некрасивую девушку не возьмут.
И Хемсворт рад деликатности англичанина.
– Я, кажется, обещал вам таблетку от головной боли? – Том вопросительно смотрит на Криса, – она все еще нужна?
– Нет, спасибо.
Только не тишина.
– Я хотел спросить, – наверное, слишком поспешно говорит Крис, – в самом конце на концерте, вы играли что-то не обозначенное в программке. Я бы хотел узнать название...
И Том вдруг улыбается. Светлой, какой-то детской, чуть смущенной улыбкой, от которой в груди теплеет. От уголков глаз разбегаются тонкие едва заметные морщинки...
– Это я сам написал, – тихо говорит он и быстро смотрит на Хемсворта, будто считывая реакцию, – я не думал, что буду играть ее, но... – он чуть морщит лоб, подбирая слова, – знаете, так иногда бывает. Я просто понимаю, что должен сыграть.
И снова вопрос во взгляде. Будто бы музыкант не уверен, должен ли вообще говорить.
– Вы сыграли не зря, – Крис почти судорожно делает большой глоток, – а запись этого произведения можно где-нибудь найти?
– Запись? – удивленно переспрашивает Том, – нет... Я не записываю то, что сочинил сам. Но, если хотите... – он чуть медлит, и Хемсворт вздрагивает от странного чувства волнения, пришедшего словно ниоткуда, – я мог бы сыграть для вас.
От этого предложения Крис зависает на несколько секунд, не зная, что сказать, а потом хрипловато выговаривает:
– Хочу.
Музыкант дергает уголком рта, обозначая улыбку, и встает.
И спустя несколько минут, Хемсворт заворожено наблюдает за тонкими пальцами, почти осторожно касающимися клапанов.
Том будто гладит инструмент, прося петь.
Прозрачные глаза закрыты, на бледном лице синий холодный отсвет.
И возвращается то самое ощущение, что не отпускало так долго. То, от чего выходя из зала, Крис не совсем понимал, где находится. Все тело будто пронзают тонкие иголки, задевающие каждое нервное окончание... И остается только сосредоточенное лицо Тома, словно выхваченное из тьмы бледным пятном света.
Музыка заливается в сознание чем-то волнующим, холодным... И Крису кажется, что она везде. В воздухе, в теле, под кожей... Она оплетает тонкой электрической сетью, проникающей все глубже.
Больно.
Безысходность, падение, оставленность... Мрак, однажды проникший в душу, больше не отпустит. Не уйдет. Выпьет по капле, забрав все светлое.
И оболочка, что осталась – грязная, отвратительная, испятнанная грехом – больше никогда не очистится. Потому что грязь несовместима со светом.
На лице Тома словно проступают черные линии. Тонкие, ломаные... Оплетают закрытые глаза, рвут тонкую кожу...
Холод охватывает все существо. Музыка словно превращается в жидкий азот. И Крис уже уверен, что еще несколько нот и сердце замерзнет.
Нет... не мышца, перегоняющая кровь, а сердце. То, что чувствует.
И вдруг все обрывается.
Резко, словно вилку выдернули из розетки.
Хемсворт в оцепенении смотрит на музыканта, не в силах шевельнуться. Заглядывает в его потемневшие мутные глаза. И вдруг...
По впалым щекам Тома, оставляя влажные дорожки, катятся блестящие в темноте слезы.
Крис, не совсем отдавая себе отчет в том, что делает, встает, медленно подходит к флейтисту и касается большими пальцами его лица, стирая влагу.
И шепчет:
– Этого нет, Том. Ты слышишь? Это только иллюзия. Тьма не тронет тебя.
Слова приходят ниоткуда. Хемсворт просто говорит то, что рождается в голове. Не анализируя, не думая о значении. Он просто знает, что Тому нужно сейчас именно это.
Хиддлстон опускает руки с флейтой и, хватая ртом воздух, пытается отвернуться. Но Крис не дает ему этого сделать. Хватает за хрупкие плечи и дергает на себя.
И вот тут его словно прошибает молния.
Хрупкое тело, холодные глаза... и приоткрытые, влажные от слез тонкие губы.
Хемсворт медленно наклоняется к этим губам и мягко прикасается, пробуя на вкус. Том дергается, в попытке отстраниться, но Крис только притягивает его ближе, усиливает напор. И чувствует вдруг, как губы музыканта раскрываются, как он едва заметно подается вперед...
Осознание обжигает.
Он, Крис Хемсворт, уволивший фотографа только по подозрению в гомосексуальной связи, целует мужчину. Да, не просто целует... А осторожно прижимает к себе, скользя ладонями по худой спине.
Это ведь... мерзко!
И Крис с силой отталкивает флейтиста от себя. Так резко, что тот впечатывается лопатками в стену.
– Я не... гей! – Хемсворт почти выкрикивает это.
Так, будто это Том набросился на него с поцелуем.
И запоздало понимая, что виноват-то как раз он сам, Крис отступает на шаг, пугаясь происходящего.
Хиддлстон сейчас легко может вызвать полицию. То, как Крис толкнул его наверняка записали камеры.
Но музыкант только молча смотрит немигающим прозрачным взглядом, будто пытаясь понять, что произошло.
– Мне лучше уйти, – Хемсворт делает еще шаг назад, – извините.
– Ничего... – голос у Тома совсем пустой, – вы не виноваты.
– До свидания, – Крис скомкано кивает и почти бежит к выходу.
Просто уйти и забыть. И отвратительный инцидент, и пустой взгляд Тома, и губы... Холодные, влажные от слез...
Черт!
Крис выскакивает в коридор и со всей силы захлопывает за собой дверь.
***
Едва дверь захлопывается, Том прижимает ладони к пылающему лицу, пытаясь успокоиться.
Что ему сейчас поможет так это виски из минибара. Плевать, что завтра встреча с продюсером. Ее можно перенести и на вечер.